Кире захотелось завершить этот разговор и вообще забыть о нем. В нем не прозвучало ничего особенно неприятного, и ей самой было странно от своих чувств – хотелось броситься на защиту совершенно незнакомого ей человека даже ценой ссоры с ближайшими подругами.

– Не настолько уж он хорош, по крайней мере, внешне. Да и зануда наверняка. Если уж он настолько въедлив в работе, то, скорее всего, будет взвешивать до грамма ингредиенты, из которых ты будешь варить ему борщ.

– А я не буду варить ему борщ.

– И я не буду.

– И я.

На том и сошлись.

Закончив с ужином и шампанским, девушки совсем разомлели и погрузились в вечный гул «Пропаганды». Диджей Мак уже орудовал за своим пультом. Чем позднее становилось, тем громче играла музыка. Но даже она не заглушала ровный гул голосов с частыми всполохами смеха. «Пропаганда» засасывала даже тех, кто забежал сюда ненадолго – перекусить. Кира тоже хотела просто поужинать с подругами, но всеобщее, постепенно нарастающее радостное возбуждение захватило ее и уходить не хотелось, однако, Макс уже заехал за ней и ждал в машине. Она быстро настрочила ему в «ватсапе» предложение «тряхнуть стариной», на что получила ответ: «Моя „старина“ трястись не хочет, потому что очень устала. Поехали домой». Распрощавшись с подругами, Кира пошла к машине.

Опять шел снег – редкий, большими хлопьями. Они падали плавно, как в замедленной съемке, и оседали на свежих прическах девиц, уже толпившихся у входа с недовольными, сморщенными лицами. Все старались быстрее прорваться внутрь, чтобы спасти с таким трудом закрученные кудри. А снег вокруг был слишком живописным, даже каким-то постановочным. Кире вдруг вспомнилась фраза: «Кто-то чувствует дождь, а кто-то просто мокнет», – и ей захотелось прогуляться. Издалека было видно, что Максим дремал, откинув голову на спинку сиденья. «Наверное, и вправду устал», – подумала Кира. Ей никогда не знакома была такая усталость – когда работаешь на износ и больше ничего не хочется, кроме как спать.

– Хотела предложить тебе прогуляться, – она старалась говорить как можно более мягко и приветливо, – но вижу, ты устал… На улице так красиво!

– Давай, – неожиданно согласился он.

Они вышли из машины и побрели по Маросейке, свернули на Бульварное. В центре Москвы атмосфера была как за городом, и невозможно было поверить, что скоро весна.

Кира шла и пинала снег, стараясь создать как можно большее снежное облачко.

Максим молчал, смотрел на это, улыбался.

– Когда ты вот так ребячишься, мне особенно сильно хочется от тебя детей.

– Особенно сильно?

– Ну да. Иногда хочется сделать ребенка, даже не ставя тебя в известность.

– Только не вздумай! – вскинула она брови.

– Да ладно, я же знаю, что с тобой лучше не связываться.

– Если тебе так уж сильно захотелось ребенка именно сейчас, то в снежки ты можешь поиграть со мной. Я только «за». Не думаю, что он нужен тебе для чего-то еще. Навряд ли ты мечтаешь хронически недосыпать и возиться с его какашками.

– Почему бы и нет…

– Потому что тебе не хватает времени на потенциальную мать этого ребенка, а уж на двоих и подавно.

– Слушай, любая нормальная женщина хотя бы восприняла это как комплимент – мужик хочет от нее ребенка. А ты тут же выискала проблему.

– Потому что мы уже говорили на эту тему и я тебе сказала, что детей рожать я боюсь. А ты опять начинаешь.

– Что бояться-то, другие же рожают.

– Другие рожают, не думая о том, что их ребенок, возможно, никогда не сможет вырасти и нарожать им внуков. Он умрет от засухи, наводнения или в вооруженном конфликте за последние плодородные территории. Я не хочу смотреть, как мой ребенок выживает, а не наслаждается жизнью.