В спальне действительно было тихо, и по темному коридору Женя прокрался в ванную, где его ждало заботливо оставленное Олей полотенце.

…Мое отображение в женском варианте, – эта мысль возникла, когда Женя взглянул в зеркало; мысль была теплой и немного грустной, но упругая струя воды смыла ее, – значит, точно, у нас ничего не получится; если б Олька предупредила, что там за подружка, я б и не дергался – смысл?.. Хотя все-таки забавно – есть в ней нечто притягательное… нет, если б что-то получилось, было б классно…

Когда Женя вернулся на кухню, Надюша сидела на подоконнике, совсем как он сам десять минут назад.

– Ну, что? – она щелчком запустила сигарету в окно, – пошли, а то, небось, утро скоро, – по второму разу отправила на стул футболку и вновь залезла в постель, – чего стоишь?

– Я уже не стою – я лежу, – Женя прыгнул на диван, и тот противно заскрипел.

– Ну и лежанка нам досталась, – Надюша вздохнула, – явно не для любви.

Кроме «музыкальности», диван оказался еще и слишком узким, поэтому они повернулись на бок, лицом друг к другу. Женины руки нежно исследовали незнакомое тело и добравшись до узкой полоски материи, остановились.

– Ты не хочешь? – прошептала Надюша; не дожидаясь ответа, ее руки крепко обхватили Женину шею…

Фонари погасли все, одновременно, и сразу исчезли блики на стенах, погрузив все в кромешную тьму. Изменение интерьера что-то сместило в сознании. Надюша устало вздохнула и повернулась на спину, чуть не столкнув Женю с дивана.

– А ты, как мужик, правда, ничего – почти как Олька рассказывала. Интересно, сколько сейчас времени?

…Так они еще и делятся впечатлениями, сучки!.. Не то, чтоб это открытие оскорбило Женю – просто подобная мысль не приходила ему в голову, но даже слово «почти» в язвительных Надюшиных устах вовсе не выглядело обидным. Он поднял часы, разглядывая тусклый циферблат.

– Около трех.

– Потише – хозяев разбудим. Олька злая, когда не выспится.

– Если их не разбудил диван, то теперь главное, чтоб Царь-пушка не выстрелила.

– Тише, – Надюша прижала палец к Жениным губам; потом ладонь распрямилась, лаская лицо, – такой мохнатый весь… Женя… Мне с тобой, правда, хорошо.

– Мне тоже… – фраза вырвалась как-то сама собой.

– Спать хочешь? – спросила Надюша.

– Нет, – чтоб не упасть, Женя вновь повернул Надюшу на бок и крепко прижал к себе.

– Я тоже. Давай, покурим, что ли – везде ведь говорят, мол, после секса положено покурить.

После этого казенного предложения атмосфера интима разрушилась; Женя перебрался на подоконник и выпуская дым, молча наблюдал, как ярко красный огонек, то затухал, то вспыхивал, освещая Надюшины губы и нос. Ему стало жаль потерянной хрупкой идиллии, хотя что в ней было такого особенного, он не мог объяснить – просто было жаль.

– Знаешь, – сказала Надюша, неизвестно к чему, – я никогда б не смогла прожить без Москвы. Как можно выходить на какую-то улицу, считать ее центром города, и знать, что это не улица Горького? Как можно жить без метро, безо всех этих домов?.. Переезжай в Москву, а? – она поднялась на локте.

– Зачем? – Женя подумал, что она, как все женщины, наконец-то заговорит о чувствах, но Надюша пожала плечами.

– Как зачем? Неужто ты сам не понимаешь, что жить надо только в Москве!

– Не понимаю, – Женя разочарованно покачал головой, – в Воронеже у меня дом, в отличие от ваших «скворечников»…

– Фи, Воронеж… – Женя не мог видеть, но, наверное, Надюша презрительно скривила губы, – помнишь у Шолохова в «Тихом Доне» про Воронеж? Что-то… короче, там сильные ветры и много хохлов, да?

– Я не читал «Тихий Дон», – признался Женя, – зато я объездил весь Советский Союз, а, возможно, и в загранку попаду – ходят слухи, что кто-то от нас должен поехать. Разве это хуже, чем всю жизнь торчать в Москве?