Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории. СПб.: Наука, 1993. С. 440.

Сборник Императорского Русского исторического общества. 1877. Т. 20. С. V.

РГИА. Ф. 746. Оп. 1. Д. 25.

Ф. 746. Оп. 1. Д. 3. Л. 103.

Нумерация писем соответствует нумерации в издании: Переписка императрицы Екатерины II с королем Фридрихом II. 1877.

«…императрица прислала мне портреты – свой и великого князя – на браслете, осыпанном бриллиантами; великий князь также прислал мне часы и великолепный веер. После того, как я была готова, мать повела меня к императрице, где мы нашли великого князя. Е. И. В. вышла из своих покоев с большой свитой и отправилась пешком в собор, где я была обручена великому князю архиепископом Новгородским, принявшим накануне от меня исповедание веры, и там в церкви тотчас после обручения я получила титул великой княгини – Императорского Высочества» (Записки, начатые 21 апреля 1771 года / Записки императрицы Екатерины Второй. М.: Орбита, 1989. С. 50).

«В ожидании брака сердце не обещало мне много счастья. Одно честолюбие меня поддерживало; у меня в глубине сердца было что-то такое, что никогда не давало мне ни на минуту сомневаться что рано или поздно я сделаюсь самодержавной повелительницей России» (Там же.)

«Елизавета Петровна <…> по прибытии невесты сказала Бестужеву: «Много говорили мне в пользу французской принцессы; приходила мне на мысль и королевско-польская (саксонская) принцесса, но окончательно я сочла за лучшее избрать принцессу протестантской веры и притом хотя и из владетельного, но такого маленького дома, чтобы ни иноземные связи его, ни свита, которую она привезет или привлечет с собою, не произвели в русском народе ни шуму, ни зависти. Эти условия не соединяла в себе ни одна принцесса в такой степени, как Цербстская, тем более, что она и без того уже в родстве с Голштинским домом» (Труды Я. К. Грота / изд. под ред. К. Я. Грота. СПб.: Тип. Мин-ва путей сообщения, 1901. Т. IV. С. 199).

Письмо приведено в русском переводе Т. Абрамзон по изданию: Schlözer Kurd von. Friedrich der Grosse und Katharina die Zweite. Berlin: Hertz, 1859. S. 52.

«Коль более сила короля прусского умножается, толь более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа толь обширной империи приключиться может» (Из письма А. П. Бестужева-Рюмина к М. И. Воронцову от 11 августа 1744 // Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 11. С. 270).

Из записок Фридриха Великого о России в первой половине XVIII-го века // Русский архив. 1877. № 1. С. 19. Переводил Маврикий Жуазель.

Из записок Фридриха Великого о России в первой половине XVIII-го века. С. 19.

Там же. С. 21.

Записки, начатые 21 апреля 1771 года // Записки императрицы Екатерины Второй. М.: Орбита, 1989. С. 8.

Записки, начатые 21 апреля 1771 года. С. 13.

Из письма Фридриха II к Иоганне-Елизавете, 27 февраля 1744 года.

Из письма А. Мардефельда, прусского посланника при русском дворе, к Фридриху II // Schlözer Kurd von. Friedrich der Grosse und Katharina die Zweite. Berlin: Hertz, 1859. 283 S.

Записки, начатые 21 апреля 1771 года. С. 49–50.

Записки, начатые 21 апреля 1771 года. С. 25–26.

Droysen. J. “Geschichte der preussischen Politik. V, 2. S. 152–153.

Из записок Фридриха Великого о России в первой половине XVIII-го века // С. 19–20.

Записки, начатые 21 апреля 1771 года. С. 28.

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 11. С. 237.

«Да будет всякому ведомо, что по власти всемогущего Бога, любезная наша Тетка, государыня императрица Елисавет Петровна, самодержица всероссийская, чрез жестокую болезнь, от сего временного в вечное блаженство сего декабря 25 дня отиде, оставя нам в самодержавство прародительский всероссийский императорский престол, яко сущему наследнику по правам, преимуществам и узаконениям принадлежащий… Мы ныне взошед… на всероссийский наш наследный императорский престол… за главное правило поставляем… во всем подражать как Ее Величества (Елизаветы Петровны. – Т. А.) щедротам и милосердию, так во всем последовать стопам премудрого государя, Деда нашего, императора Петра Великого, и тем восстановить благоденствие верноподданных Нам сынов российских. И дабы все, как духовные, так и мирские о том, ведали, и Нам, яко истинному и природному своему Государю императору, верно и нелицемерно служили, и в том присягами утвердили» (Из манифеста «О кончине государыни императрицы Елисаветы Петровны и о вступлении на престол государя императора Петра Третьего. Полное собрание законов Российской империи. Собрание I. Т. 15: С 1758 по 1762. СПб., 1830. С. 875).

«Бесконечна будет навеки память в бозе опочивающей государыни императрицы (Елизаветы Петровны. – Т. А.). Бесконечно и наше к подателю всех благ благодарение, когда видим, что его императ. величество, вступя, на прародительский престол, милосердие и щедроты на всех изливает, как милосердая Елизавета, и к трудам в государственном правлении спешит и прилежит, как неутомленный Великий Петр; а ее величество государыня императрица (Екатерина Алексеевна. – Т. А.), непрестанно посещая тело любезнейшей тетки и смешивая свои слезы со слезами приходящих для прощания, самое то бремя на себя снимать является, которое налагает на нас естество и усердная любовь к имени и крови Петра Великого» (Из описания кончины Елизаветы конференц-секретаря Волкова // Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 25, кн. 13. М.: АСТ; Фолио, 2002. С. 8).

«…говорить в присутствии ее величества (Елизаветы Петровны. – Т. А.) было задачей не менее трудной, чем знать ее обеденный час. Было множество тем разговора, которых она не любила; например, не следовало совсем говорить ни о Прусском короле, ни о Вольтере, ни о болезнях, ни о покойниках, ни о красивых женщинах, ни о французских манерах, ни о науках; все эти предметы ей не нравились».

«Божиею милостию Мы Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская, и прочая, и прочая, и прочая.

Всем прямым сынам Отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему российскому государству начиналася самым делом, а именно: закон наш Православный Греческий перво всего возчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что церковь наша Греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона.

Второе, слава Российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием, чрез многое свое кровопролитие, заключением нового мира самим ее злодеем отдана уже действительно в совершенное порабощение, а между тем внутренние порядки, составляющие целость всего нашего Отечества, совсем испровержены.

Того ради, убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностию, принуждены были, приняв Бога и Его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных явное и нелицемерное, вступили на престол наш всероссийский самодержавно, в чем и все наши верноподданные присягу Нам торжественно учинили» (Манифест от 28 июня 1762 г. «О вступлении на Престол Императрицы Екатерины II» // Полное собрание законов Российской империи. Т. XVI. 28 июня 1762–1764. СПб., 1830. С. 3–4).

«…несмотря на все милости императрицы во всех перечисленных случаях, она питает ко мне величайшее нерасположение за то, что я был слишком близок к покойному государю, предполагая, хотя и несправедливо, что я одобрял действия покойного по отношению к ней. Один вид мой должен ей напоминать дурное обращение с ней государя, часто проявлявшегося в моем присутствии. Естественно, что у нее есть прямое отвращение к делам, доходящим до нее чрез мое посредство» (Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о восшествии на престол Екатерины Великой // Екатерина. Путь к власти / Якоб Штелин. Мизере. Томас Димсдейл. Мари-Даниэль Корберон. М.: Фонд Сергея Дубова, 2003. С. 243)

«Убедительно прошу вас не спешить с приездом сюда, потому что ваше пребывание при настоящих обстоятельствах было опасно для Вас и очень вредно для меня. Переворот, который только что что совершился в мою пользу, похож на чудо. Прямо невероятно то единодушие, с которым это произошло. Я завалена делами и не могу сделать вам подробную реляцию. Я всю жизнь буду только стремиться быть вам полезной и уважать и вас и вашу семью; но в настоящий момент все здесь полно опасности и чревато последствиями. Я не спала три ночи и ела только два раза в течение четырех дней. Прощайте. Будьте здоровы» (Из письма Екатерины II С. Понятовскому, 2 июля 1762 года // Записки императрицы Екатерины Второй. М.: Орбита, 1989. С. 561).

«Принятое ее императорским величеством (Екатериной II. – Т. А.) – возвратить герцогу Бирону Курляндию может только удивить саксонский и венский дворы. Г. Прассе в самые первые дни после переворота поспешил подать своему двору большие надежды на то, что принц Карл сохранит свои права, так что некоторые даже полагают, что он находится на пути в Митаву.

Намерения императрицы в пользу Бирона будут обявлены саксонскому двору. Герцог выезжает через несколько дней, чтобы присутствовать на государственном сейме, который начнется 5 августа ст[арого] ст[иля]. Там он объявит свой протест против принца Карла. С графом Кайзерлингом совещались по поводу внешних дел, и он много способствовал успеху Бирона» (Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о восшествии на престол Екатерины Великой // Екатерина. Путь к власти. С. 254).

«Король Пруссии был почти среднего роста, и во всех частях тела весьма строен. В молодых своих летах имел он красивую сановитость и ту приятную в виде своем откровенность, которая именуется прелестью. В старости своей был несколько согбен, и голова его склонялась на правую сторону. Сложение его тела, которое по естеству было не самое крепкое, укрепил он многими телесными упражнениями. Он имел прекрасные голубые глаза, и взор его был столь пронзителен и остр, что всякой, на кого бы он только ни взирал, не мог не ощущать в себе некоего страха, даже самые бодрые мужи должны были от него некоторым образом защищаться. В молодых летах уста его имели совершеннейшую приятность, но как передние зубы у него выпали, то при всей еще живости лица своего, казался он уже несколько старообразен. Хотя все его изображения довольно на него похожи, однако же он имел многие такие знаки, коих кистью изобразить не можно. Если он говорил, то черты лица его удивительным образом были одушевлены» (Гибер Ж. А. И. Жизнь и деяния Фридриха Великого, короля Прусского. СПб.: на иждивении И. К. Шнора, 1788. Ч. 1. С. 24–25).

Из письма короля Фридриха II императору Петру III, Бреславль, 6 февраля 1762 года // Екатерина. Путь к власти. С. 213.

Из письма Екатерины II королю Фридриху II, 12 марта 1762 года.

Из письма короля Фридриха II императору Петру III, 22 февраля 1762 года, Бреславль // Екатерина. Путь к власти. С. 214.

Из письма короля Фридриха II императору Петру III, 3 марта 1762 года, Бреславль. Там же. С. 214–215.

Из письма короля Фридриха II императору Петру III, Бреславль, 20 марта 1762 года // Екатерина. Путь к власти. С. 216.

Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о восшествии на престол Екатерины Великой // Екатерина. Путь к власти. С. 232.

Там же. С. 242.

«Вслед за Саксонией самой выгодной для нас была бы Польская Пруссия. В данный момент она отделяет Померанию от Восточной Пруссии и мешает ее удерживать, во‑первых, из-за речного барьера Вислы и, во‑вторых, из-за угрозы высадки русских войск в Данцигской гавани. <…> Я не считаю целесообразным добывать эту провинцию вооруженной силой; напротив, я хотел бы повторить то, что Виктор Амадей Сардинский имел обыкновение говорить своему наследнику Карлу Эммануилу: „Сын мой, Ломбардию нужно съедать как артишок, лист за листом“» Фридрих Великий. Политическое завещание. Берлин, 1922).

«Мы никогда не должны терять из виду русских и австрийцев; русских из-за обстановки в Польше и Швеции и может быть запланированных ими союзов между Польшей и Венским двором. Австрия… является нашим главным врагом. Она хотела бы посадить на польский трон принца Лотарингского» (Фридрих. Политическое завещание. С. 54).

Одними учеными, на основании свидетельства летописца Галла, считается родственником первой княжеской династии у полян – Попелов, а именно сыном Попела Хосциска. Другие ученые видят в его имени nomen appellativum для одного из высших чинов при дворе Попелов, вроде франкского майордома или воспитателя и опекуна княжеских детей (pedagogus ducis, nutritor). Основаниями для такой гипотезы служит отсутствие во всей династии Попелов подобного nomen proprium, а также имени Попел в средневековом польском рыцарстве и производных от этого имени топографических названий. Дальнейшим подтверждением подобного толкования имени Попел является существование таких опекунов княжеских детей в Польше до самого XIII в. и в других странах Европы в разное время. Подобно тому, как майордом Пипин сверг с престола последнего Меровинга, усилившийся Попел – Хосцислав или Болеслав – сел на место слабого Лешка из дома Попела. Первому Попелу наследовали по порядку: Семовит (Земовит), Лешек, Земомысл, Мешко. Королевская фамилия Попел прекратилась со смертью Ядвиги (1399), но другие линии этого рода продолжали существовать в разных местах Польши до XVIII в. От Попела ведут свое происхождение многие знатные фамилии Польши (Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона).

«Как старость лет, так и настоящее болезненное состояние его величества короля Польского великую подают нам причину заблаговременно принять надлежащие меры, дабы в случае кончины Его величества возведен был на польский престол такой король, от которого государственные наши интересы не токмо никакого ущерба не претерпели, но паче вящее приращение возыметь могли б» (Из официального рескрипта Екатерины II русскому посланнику в Варшаве Кейзерлингу от 5 февраля 1763 года. АВПРИ. Ф. «Сношения России с Польшей». Оп. 79/6. Д. 800. Л. 54).

Королевство, входящее в состав Германской империи, расположено между 50°10’ и 51°29’ сев. шир. и 11°62’ и 15°2’ вост. долг. от Гринича, граничит с севера и востока с Пруссией, с юга и юго-востока с Австрией (Чехией), с юго-запада – с Баварией, с запада – с саксонскими государствами и Пруссией. Пространство – 14 993 кв. км. По всей южной границе Саксонии простираются Саксонские Рудные горы, которые и определяют орографический характер страны, представляющей постепенную покатость от сев. склонов Рудных гор к германской низменности. После войны за австрийское наследство Саксония находилась в дружеских отношениях с Францией, Россией и Австрией, заключившими союз против Пруссии. Поэтому Фридрих II в 1756 г. начал военные действия вторжением в Саксонию, которая сделалась главным театром Семилетней войны (1756–1763). В битве близ Пирны (в самом начале войны) саксонская армия была разбита наголову, и Фридрих получил возможность смотреть на Саксонию почти как на покоренную страну. Война обошлась ей очень дорого; ее потери исчисляются в 90 000 чел. и более чем в 100 млн талеров; промышленность и торговля, едва оправившиеся после 30‑летней войны, вновь пришли в упадок. Со смертью Фридриха-Августа II распался неестественный союз Саксонии с Польшей. За двухмесячным правлением его сына, курфюрста Фридриха-Христиана (умер дек. 1763 г.), последовало продолжительное правление его внука Фридриха-Августа III (1763–1827). Положение правительства было тяжелое; сумма государственных долгов превышала 40 млн талеров, доходы не достигали 2 ½ млн; страна была разорена. Но выгодное положение страны среди богатых рудами гор способствовало развитию обрабатывающей промышленности, которая и шла вперед, лишь только политические обстоятельства это позволяли (Энциклопедический словарь Ф.  А.  Брокгауза и И.  А.  Ефрона).

«Завоевания, осуществляемые мечом, на самом деле сначала осуществляются пером. Это приносит меньше неожиданностей и сберегает как казну, так и армию» (Фридрих Великий. Политическое завещание.).

«Нам следует стремиться к подрыву польских сеймов и придется для этой цели раскошелиться, как мы это уже сделали. Мы должны внушить полякам, что королева Венгрии и русская царица являются опасными соседками, они хотели бы в своем честолюбии распоряжаться польским престолом, не испрашивая согласия республики» (Фридрих Великий. Политическое завещание. С. 58).

Долгоруков Юрий Владимирович (1740–1830, село Никольское, близ Москвы), генерал-аншеф (1774) – генерал от инфантерии, московский военный губернатор и начальствующий гражданской частью в Москве и губернии (2 мая – 29 ноября 1797). Из рода Долгоруковых. В 1749 записан в унтер-офицеры. Во время Семилетней войны 1756–1763 тяжело ранен в битве при Гросс-Егерсдорфе; в бою при Цорндорфе командовал полком. Участник русско-турецких войн 1768–1774 и 1787–1791, штурма Очакова, взятия Аккермана и Бендер. В 1790 вышел в отставку и поселился в Москве. В 1795–1796 командовал дивизией, стоявшей в Москве. После воцарения Павла I назначен главнокомандующим в Москву. За время своего недолгого пребывания в этой должности обратил внимание на необходимость очистки р. Яузы, разрешил использовать для строительства бутовый камень, оставшийся в неразобранном фундаменте Белого города. Для озеленения Москвы высаживались деревья вдоль современного Бульварного кольца. По указанию императора Павла I велось строительство казарм в Лефортове. Лето Долгоруков проводил в своем имении Петровско-Разумовское. В ноябре 1797 уволен «по навету», возвращен на службу императором Александром I. Долгоруков – автор «Записок» («Русская старина», 1889, т. 63) (Энциклопедический словарь Ф.  А.  Брокгауза и И.  А.  Ефрона).

В то же время Екатерина требовала от Кейзерлинга, чтобы он сдерживал рьяность партии Чарторыйских. Так, 4 июля 1763 года она писала: «Я вижу, что наши друзья очень разгорячились и готовы на конфедерацию; но я не вижу, к чему приведет конфедерация при жизни короля Польского? Говорю вам сущую правду: мои сундуки пусты и останутся пусты до тех пор, пока я не приведу в порядок финансов, чего в одну минуту сделать нельзя; моя армия не может выступить в поход в этом году; и потому я вам рекомендую сдерживать наших друзей, а главное, чтобы они не вооружались, не спросясь со мною; я не хочу быть увлечена далее того, сколько требует польза моих дел» (Широкорад А. Россия и Польша. Тысячелетняя вендетта. Litres, 2020. С. 167).

«Будучи алчен ко славе всякого рода, старался он получить Марсовы лавры чрез мудрое в войне управление, а Аполлоновы чрез вкус в науках. Известно, что он некогда сказал, видя представляемую Вольтерову Заиру, что „отдал бы все свои победы, если бы оную сам мог сочинить“. Чрез знание древних писателей приобрел он то познание о истинном добре и ту основательность в разуме, в которых никто ему не спорил. В сем-то неисчерпаемом источнике почерпнул он первые идеи тех искусных расположений своего войска, чрез которые многократно награждал недостаток солдат, и устоял в семилетнюю войну против вооруженной Европы» (Бурде С. Ф. Изображение великаго Фридерика короля прусскаго: Взятое из анекдотов самых достовернейших о военной, философской и приватной его жизни / Сочинения г. Бурде наставника в науках и художества ея королевскаго высочества принцессы Вильгемины прусской; Перевел с французскаго С. Николай Яценков. М.: Унив. тип., у В. Окорокова, 1789. С. 10–11).

Область, входившая в состав владений Ливонского ордена; границы ее почти совпадали с границами нынешней Курляндской губернии. Населяли эту область ливы – по Рижскому заливу, куры – в западной части, семгаллы – в средней Курляндии; на югежили литовские племена. Ливы и куры – финского племени, семгаллы, летты и другие – литовского. В 1758 г., с разрешения России, Курляндия уступлена Карлу Саксонскому, сыну Августа III; он правил ею с 1758 по 1763 г. В 1761 г. из ссылки вернулся Бирон. Екатерина II, недовольная тем, что герцог Карл не разрешил русским войскам, участвовавшим в Семилетней войне, возвращаться в Россию через Курляндию, настояла на его смещении, и герцогом вторично признан был Бирон, управлявший Курляндией до 1769 года. Он обязывался пропускать через Курляндию русские войска, не вступать ни в какие сношения с врагами России, оказывать веротерпимость православным и разрешить постройку православного храма в Митаве (Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона).

Карл Адольф фон Рексин (1717–1790) – кодовое имя Готфрида Фабиана Хауде, прусского дипломата.

«Мир уже был заключен и нам велено идти в Россию. Наш корпус составлял Смоленскую дивизию. В сем 1762 году мы вступили в квартиры и наша дивизия расположилась в Смоленске; бригадный командир Алексей Михайлович Маслов в уезде; в его бригаде находились: князь Прозоровский с четвертым гренадерским полком; Гроттенгиельм с Бутырским; и Баннер с Выборгским; в Дорогобуже князь Алексий Борисович Голицын с Апшеронским полком; в Вязьме и уезде князь Владимир Борисович Голицын с Пермским полком, я с Петербургским и бригадный командир князь Петр Сергеевич Долгоруков; полковник Давыдов с Рижским карабинерным полком в Рославле; полковник Полонской с Рязанским карабинерным в Белой; Текелли с Сербским гусарским в Поречье. Граф Чернышев вскоре сделан вице-президентом Военной коллегии, и под его начальством нашею дивизиею управлял генерал-поручик Нумерс.

В 1763 году, весною, вся дивизия собралась при Смоленске в лагерь. В сем лагере мы получили повеление быть готовыми к походу, по причине смерти короля Польского Августа. Вскоре пришло командировать полки: Петербургский, Апшеронский, Рязанский и Сербский, под командою князя Петра Сергеевича Долгорукова, в Варшаву, для выбора короля Понятовского. Из прочих дивизий также войска следовали; в Польше уже началась конфедерация, и в дороге нашей к Варшаве мы забавлялись битием, гнанием и пленением Польских войск. Вовремя пребывания нашего в Варшаве, коронование Короля кончилось и часть наших войск расположилась; Апшеронский полк в Грауденце и уезде; Петербургский при генеральной квартире, в Мариенбурге и уезде; тут поступил в мою команду и один батальон первого гренадерского полка; Рязанский полк расположен был в Варшаве и около. В сих весьма приятных квартирах мы простояли одиннадцать месяцев, и, получа повеление, Смоленской дивизии полки последовали в Россию, и я с полком вступил на свои непременные квартиры в Вязму» (Записки Ю. В. Долгорукова 1762–1768 гг. Опубликованы: Долгоруков П. В. Сказания о роде князей Долгоруковых. СПб., 1840).

«Граф Петр Семенович. Из письма вашего от 21 августа я усмотрела, что вы в добром здоровье и на Москве все благополучно, чему я весьма рада. У нас и по всей земле великая тишина, и даже до поляков, и те между собою искусством графа Кейзерлинга помирились. Прельстясь на хорошую погоду, взяла намерение для отдохновения ехать на пять дней в Царское Село, но по-французскому говорят I’homme propose et Dieu dispose: сего утра сделалось ненастье, которое, однако же, меня не переупрямит; в прочем желаю вам здравствовать. Сентября 5 дня 1763» (Письма государыни императрицы Екатерины Великой к фельдмаршалу графу П. С. Салтыкову: 1762–1771. – М.: В Унив. тип. (М. Катков), 1886. С. 19–20).

Екатерина Великая к графу Кайзерлингу, Петергоф, 26 июля 1763 года: «Вследствие ваших секретных донесений, адресованных мне в собственные руки, я вам открыла мои намерения, что я не хочу и не могу назначить другого срока, как кончина Польского короля, чтобы подать руку конфедерации этой земли. Я однако не удивляюсь нетерпению, которое мои друзья обнаруживают усиленными ходатайствами, дабы привести дела к этой развязке ранее срока. Их интерес так велик и их планы так важны, что если они успеют их осуществить, то будут заслуживать извинения в глазах публики за все средства.

Иное дело в отношении меня. Моя истинная слава пострадает, без сомнения, когда я окажусь содействующею низложению с престола владетеля соседнего и дружественного без всякой другой причины, как разве за слишком большое его доверие к министру недобросовестному и слабому (находящемуся притом на краю могилы), который настолько же дерзок в замыслах своих предприятий, насколько труслив в их исполнении. Но затевать конфедерацию и поддерживать ее до смерти – столь неопределенное пространство времени не поглотит ли у меня суммы денег столь значительные и не пошатнет ли и не изменит ли настолько мой вес и влияние у прочих, что действительно окажется трудным оценить, насколько то и другое соответствует приобретенной выгоде – избранию национального короля. Впрочем, мне кажется, нет надобности изъяснять вам в этом письме о политической подкладке, относительно моей империи, в непродолжительной конфедерации, которая окончилась бы восстановлением доброго порядка во внутренних делах королевства (если вообще подобный порядок может иметь место при таком правительстве). Я вас слишком знаю, граф Кайзерлинг, за посланника просвещеннего и преданного, чтобы хотя минуту сомневаться в вашем усердии и проницательности по отношению к столь важному и постоянному интересу моей империи, потому что без сомнения не случайный деспотизм партии, находящей себе поддержку в интригах собственного двора, в состоянии создать наконец монархическое правление, которое есть единственный и действительный предмет тревог для соседей; поэтому не следует ли смотреть на настоящий деспотизм скорее как на продолжение анархии, имеющей источником самый принцип их правительства, чем на действительное приближение к постоянному порядку вещей для нации? Я хотела указать вам на эти предварительные соображения единственно для вашего собственного сведения, дабы вы могли видеть основания, по которым составлены последние мои собственноручные приказы вам удерживать моих друзей от преждевременной конфедерации, давая им в тоже время уверения самые положительные, что мы неизменно будем поддерживать их во всем, что благоразумно, до смерти короля, по воспоследовании коей мы, без сомнения, будем действовать в их пользу. Я сочла тем более нужным написать вам это письмо, что усмотрела из вашей депеши, адресованной в Коллегию за № 77, от 20‑го н. ст. сего месяца, что неблагонамеренная партия очень хлопочет, чтобы побудить их и их войска к вооружениям. Когда я сопоставляю это сообщение с тем, которое вы сделали мне лично, т. е. что наши друзья вооружаются и вербуют людей с таким усердием и такою поспешностию, как будто бы они имели уже мое положительное согласие на немедленное составление конфедерации, я нахожу довольно вероятным, что первые могли бы более взволноваться необдуманным рвением нашим.

Предстоящее вступление в Польшу моих четырех полков может вызвать еще большее брожение в умах, в особенности в виду передвижений и действий этих войск, которые вы должны направлять согласно моим приказаниям. Вследствие сего я нахожу нужным указать вам направлять то и другое со всею свойственною вам осторожностью и предусмотрительностью, довольствуясь смягчением того, что в действительности могло бы оказаться невыносимым для благонамеренных в действиях Виленского трибунала, дабы то содействие, которое мы решились дать по их ходатайству, не перевершило наше стремление, заключающееся в том, чтобы не допустить их дела до открытого разрыва прежде предполагаемого нами срока. На этот конец я желаю, чтобы вы сократили пребывание моих полков в этой земле елико окажется для вас возможным и чтобы вы им указали для возвращения в свои квартиры следование по местности наименее возбужденной. Вы сами хорошо поймете, что все, что я вам сим предписываю, имеет целью предупредить возникновение конфедерации, противной моим интересам.

Незначительность времени, которым мы можем располагать, не дозволяет отсылку вам сумм, о которых вы просите; поэтому уполномочиваю вас занять в Варшаве или Данциге такую сумму, которая потребна для надобностей службы, выдавая векселя с уплатою здесь на имя тайного советника Панина и генерал-квартирмейстера князя Вяземского, эти выданные вами векселя будут уплачены здесь по истечении 6 дней, так как сумма на этот предмет совершенно готова» (Из своеручных писем Екатерины Великой к графу Кайзерлингу // Русский архив. 1912. № 8. Русский перевод принадлежит С. М. Горяинову).

Чарторыйские или Чарторижские, Чарторыжские – знаменитый княжеский род в Литовском, затем в Литовско-польском государстве, получивший фамилию от названия родового владения Чарторыйск (над рекою Стырь). Происхождение рода в точности неизвестно. В грамоте, которую пожаловал будто бы Ч. король Владислав III, они называются братьями или родственниками (consanguinei) короля. Основываясь на этой грамоте, польские геральдики (Папроцкий, Окольский, Коялович, Несецкий и др.) выводили род Ч. от Любарта, Корыгелла или Константина, сыновей вел. князя литовского Ольгерда. В настоящее время достоверность упомянутой грамоты подвергнута сильному сомнению; исследователи склоняются к мнению, что Ч. русского происхождения. Первый Ч., существование которого засвидетельствовано несомненно историей, был князь Василий, живший в первой половине XV в. (Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона).

«В ответ <…> сообщаю вам, что, видя опасность, в которой находится Польский король, что мне было подтверждено французским курьером, я собрала совет, чтобы определить, какие меры следовало бы предпринять в моих интересах в случае смерти этого короля. Было решено в принципе действовать в пользу одного из Пястов, а именно графа Понятовского, а если бы его кандидатура не удалась, то в пользу князя Адама Чарторыжского, хранить это в секрете, держать в готовности на границе тридцать тысяч человек, а также пятьдесят тысяч, которые могли бы служить им подкреплением, постараться узнать предположения других дворов о их кандидатах» (Из своеручных писем Екатерины Великой к графу Кайзерлингу, 4 февраля 1763 года // Русский архив. 1912. № 8).