Итак, письмо великой княжны Екатерины Алексеевны отправлено 21 июля 1744 года из Москвы в Пруссию, в нем благодарность за «участие» прусского короля Фридриха II в ее «новом положении» и надежды на то, что судьба предоставит ей случай доказать ему «признательность и преданность».

Месяцем ранее

28 июня 1744 года не стало на свете Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской, лютеранки по вероисповеданию, немецкой принцессы из рода Асканиев, на свет появилась православная княжна, нареченная Екатериной Алексеевной и на следующий день обрученная с великим князем и наследником российского престола Петром Феодоровичем. Он таковым объявился миру 7 ноября 1742 году, а до того был той же лютеранской веры с не близким русскому уху именем – Карлом Петром Ульрихом фон Шлезвиг-Гольштейном Готторфом, из рода Гольштейн-Готторп-Романовых. Великих царских кровей в нем было с избытком. Его дед по матери – Петр I, российский император, его двоюродный дед по отцу – Карл XII, король Швеции. Юные особы – теперь оба православные, а значит, имеющие право управлять православной державой. Вопрос о замещении престола – один из главных в политике любого государства – занимал тех, кто участвовал в азартной игре большой внешней политики и в игре внутренней, для того чтобы не потерять иногда положение, иногда свободу, иногда и саму жизнь.

Пятью месяцами ранее

9 февраля 1744 года принцесса София Августа Фредерика вместе с матерью Иоганной Елизаветой прибыли в Москву, где в то время находился русский двор.

«В десятый день по приезде моем в Москву, в субботу, императрица отправилась в Троицкий монастырь. <…> Мне уже дали троих учителей, Симона Тодорского для наставления в греческой вере, Василия Ададурова для русского языка и балетмейстера Ланге для танцев»[13]. Тогда юная София недооценила русские морозы и простудилась, оказавшись между жизнью и смертью, горела от жара и корчилась от боли. В «Записках» Екатерины, ретроспективных и достаточно тенденциозных, осознанно нацеленных на создание собственного образа в истории, о предпочтении веры рассказано как о мудром решении. В один из критичных моментов мать предложила позвать лютеранского священника. Екатерина рисует себя мудрой принцессой, понявшей и принявшей тот факт, что «греческая вера» будет ее основанием жизни (и правления), и потому отклонила предложение матери и повелела позвать православного священника Симона Тодорского.

«…мы с матушкою начали вести более уединенную жизнь, чем прежде. К нам меньше стало ездить гостей, и меня приготовляли к исповеданию веры, 28 июня было назначено для этого обряда, а на другой день, в праздник Святого Петра, должно было последовать мое обручение с великим князем»[14].

Правда, есть и другие сведения. После прибытия в Россию Иоганна Елизавета не была уверена, что ее дочь София решится на такой серьезный шаг перемены веры.

Фридрих уговаривал мать Софии поддержать смену веры: «Il ne me reste madam qu’a vous prier de vaincre la repugnance de votre fille pour la religion Grecque; apres quoi vous aurez coronne votre oeuvre» (Все, что мне остается, мадам, – это попросить вас преодолеть отвращение вашей дочери к греческой религии; после чего Ваша работа будет увенчана короной Вашей дочери)[15].

Тон писем Акселя фон Мардефельда, прусского посланника при русском дворе, становится успокаивающим.

«Смена религии – серьезное решение для Принцессы, она бесконечно страдает и плачет, когда оказывается наедине с людьми, которые не вызывают у нее подозрений. Однако в конце концов амбиции берут верх. Мать еще более восприимчива к этому, и лестная идея сказать со временем: „Императрица“, как и „мой брат“, легко избавляет ее от всех сомнений и служит утешением дочери»