– У нас с тобой места рядышком, представляешь? – Она потащила меня внутрь. – 27 и 28, можешь сесть около окна, если хочешь.

Марина Львовна, когда мы заходили в автобус, удовлетворённо оглядела нас поверх очков и размашистой галочкой отметила наши имена в списке.

– Разве ты не хочешь сидеть с Антоном? – с надеждой спросила я.

– Не-а, мы итак вместе двадцать четыре на семь. – Анька попрыгала на сиденье. – Слушай, а тут удобно! Может, даже поспать получится.

Смирившись с неизбежным, я поставила рюкзак в ноги (ни за что с ним не расстанусь) и откинулась на спинку сиденья, чтобы проспать до самого прибытия, но…

– Ты же не собираешься сейчас спать, да? – Анька повернулась ко мне, тряхнув ярко-рыжими кудрями. – Давай музыку вместе послушаем? – Веснушки на её лице собрались в новое созвездие, когда она заискивающе улыбнулась.

В общем, меня предоставили самой себе только спустя несколько часов, когда энтузиазм Аньки выдохнулся, уступая место здоровому, крепкому сну.

Я прислонилась лбом к холодному оконному стеклу и последовала её примеру. Меня сморило мгновенно, а потом мне приснился сон…

Шорох. Бормотание. Стоны и неясный, но всё же различимый гул мужских, женских, детских и старческих голосов. Всё это на мгновение растворяется в туманно-густой тишине и затем сухо, трескуче взрывается вновь, ударяя по ушам сильнее, чем рок-музыка на живом концерте.

Звуки перекатываются, спотыкаются и накладываются друг на друга за бурлящей, вздувающейся лоснящимися пузырями завесой, в которой смешиваются все цвета радуги, захватывая пространственную тьму и превращаясь в огромное грязно-бурое полотно.

И я около этого полотна. Хотя оно кажется непроницаемым и неуязвимым, меня трясёт от страха, потому что прямо рядом со мной – стремительно надувающийся пузырь, а в нём – самый сильный и назойливый шум. И этот пузырь…он вот-вот лопнет и обрушится цунами, гигантской волной-убийцей на Мир, чтобы уничтожить и покалечить миллиарды жизней, чтобы выпустить на волю самые безумные и мрачные фантазии и грёзы могущественнейшего Ходящего во снах, спящего непозволительно долго…

Я не знаю, зачем я здесь. Но мужчина с чёрными, как космическая дыра, глазами, ухмыляется и протягивает ко мне сквозь завесу мертвенно бледную руку, словно сообщая: «Я тебя знаю».

И тогда, ошпаренная холодом, я просыпаюсь.

Пробуждение было ну очень каноничным: как и полагалось после кошмаров, я резко подскочила на месте и долгое время пыталась отдышаться. Мне часто снились цветные сны, иногда даже с ощущением полного погружения, но никогда, ещё никогда в них не было так страшно. Всё происходило…во уж точно, как будто наяву – руку по-прежнему жгло в том месте, где её коснулась ладонь того мужчины.

По шее стекла струйка пота, когда я представила его глаза. Они были не просто черные – они были безумно чёрные, без намёка на сознательность своего владельца. Чистое, бесконечное сумасшествие – вот чем были его глаза. И, что самое мерзкое, их внимание, их взгляд предназначался мне.

Я завертела головой, озираясь по сторонам, и с ужасом поняла, что у меня начались галлюцинации. Ну не могли же, в самом деле, посреди ночи пропасть все пассажиры автобуса?

– Ань, где все? – Я протянула руку, чтобы ухватиться за её рукав, но она утонула в пустоте.

А вокруг стояла тишина.

Вообще, тишина бывает разной: спокойной, когда вам комфортно молча идти рядышком; мягкой и нежной, когда тебя обнимает мама – без слов, она ведь всё итак понимает; неуютной, когда отчаянно перебираешь в голове все универсальные разговорные темы; раздражающей, когда от одиночества всё внутри сжимается и сильно-сильно болит; вынужденной, когда поговорить очень хочется, но нельзя – училка строгая, или мероприятие суперважное. Моя же тишина была страшной, когда отсутствие каких бы то ни было звуков пугает настолько, что человеческое сознание уступает место животным инстинктам.