–Я – та, кто читает между строк», – сказала она тихо, но отчетливо. – Как и вы.

Она снова подняла на него глаза, и в них опять появилась та легкая, неуловимая ирония.

–Вы переводите тексты, пытаетесь найти точный смысл, перенести его из одного языка в другой. А я… я читаю пробелы. Паузы. То, что стерто. То, что не сказано.– Она кивнула на свои шрамы, сначала на запястье, потом едва заметно коснулась пальцами шеи под красным шарфом. – Знаки препинания в тексте реальности.

Снова уклончивый ответ. Метафора вместо факта. Она не назвала своего имени, не объяснила своей природы. Она определила себя через процесс, через отношение к тексту, к знакам, к нему самому. Она мастерски избегала любой конкретики, любой возможности «схватить» ее, определить, зафиксировать. Она оставалась чистым следом, подвижным знаком, постоянно ускользающим от окончательного значения. Андрей понял, что прямых ответов он, скорее всего, не получит. С ней придется играть по ее правилам.

8. Внезапная Тишина (или Звук)

Тишина, последовавшая за ее последними словами, была плотной и тяжелой, как воздух перед грозой. Андрей смотрел на нее, пытаясь расшифровать метафору шрамов-запятых, ее самоопределение через отсутствие, через пробелы. Он чувствовал, что стоит на пороге чего-то важного, но ключ к пониманию постоянно ускользал, как и она сама. Вопросы все еще толпились в его голове, но он понимал тщетность прямых атак.

Именно в этот момент хрупкое равновесие тишины было разрушено. Грубым, дребезжащим диссонансом в неподвижный воздух читального зала вторгся звук. Старые настенные часы над дверью – большие, в темном деревянном корпусе, с пожелтевшим циферблатом и римскими цифрами, часы, на которые никто давно не обращал внимания, словно они были лишь частью пыльного декора, – решили напомнить о себе.

Это был не мелодичный перезвон, а скорее механический стон, протестующий вздох забытого механизма. Первый удар был глухим, натужным, словно молоточек с трудом преодолел сопротивление ржавчины и пыли десятилетий. Боммм… Металл терся о металл, звук был нечистым, вибрирующим, и он отдавался в гулком пространстве зала, заставляя невидимые частицы пыли танцевать в столбах света от окон. Второй удар… Третий… Часы медленно, с болезненной точностью отбивали одиннадцать часов утра. Боммм… Боммм…

В самый первый момент удара Андрей увидел, как Лика вздрогнула. Не просто шевельнулась – именно вздрогнула, всем телом, резко и заметно, словно от неожиданного прикосновения или тихого выстрела. Ее лицо, до этого момента сохранявшее маску спокойной, чуть ироничной отстраненности, на мгновение потеряло эту маску. На нем промелькнула тень – отчетливая, но мимолетная. Андрей не мог бы с уверенностью сказать, что это было. Испуг? Да, возможно, что-то похожее на внезапный, острый страх. Или это была просто крайняя степень досады? Раздражение от грубого вторжения звука в их хрупкий диалог, в ее внутреннюю тишину? В ее темных глазах на секунду мелькнуло что-то тревожное, почти паническое, но тут же исчезло, сменившись привычной непроницаемостью.

Прежде чем часы успели отбить последний, одиннадцатый удар, она действовала. Резким, почти судорожным движением, совершенно не вязавшимся с ее предыдущей плавной медлительностью, она захлопнула тяжелый том Деррида. Глухой хлопок плотной обложки эхом прокатился по залу, почти заглушая последний удар часов. Книга лежала теперь перед ней закрытой, белая, немая, хранящая свои тайны и пометки внутри. Действие было окончательным, бесповоротным. Оно означало конец. Конец разговору, конец чтению, конец ее пребыванию здесь.