Свет начал угасать, и компания ускорилась. Они почти дошли до кафетерия. Уже видны были мутно-зеленые стены аквариума. Пока искали дверку, представилась возможность рассмотреть все в деталях.

Буфет был поеден ржавчиной, блюда – давным-давно сгнили или засохли. В некогда блестящих стеклянных графинах плавала бурая тина. Кассовый аппарат был раскрыт, а кое-где на полу валялись монетки и выдранные из прибора кнопки. Тут и там валялись мишура и гирлянды из колечек цветной бумаги.

На стенах висела пропаганда котлет и советской газировки. Еще в углу притулился бюст Ленина. А как же без Ленина?

Дверка нашлась. Целых две. И второй, опять, на карте не было. Видимо, придется в очередной раз выбирать. Фархад уже готов был отдаться на откуп любимому докторскому методу решения проблем: считалочка – и все. «Эники-беники ели вареники…».

Замыкающему Лени снова чудилось, на этот раз – какое-то движение за стеклом. Он вновь кинул взгляд на стекло. Свет падал так, что его вполне можно было бы принять за зеркало. Он скорчил отражению рожу. То покорно показало язык в ответ. От далеких арабо-африканских предков Лени достались смуглая кожа, черные глаза, угловатое лицо да весёлые дреды цвета радуги. Хотя последнее было больше делом рук самого пацана, и к генетике отношения не имело.

Решившись на всякий случай включить фонарь, Лени резко встал, широко распахнув глаза.

– Эм, народ, направо лучше не смотреть.

– Чего? – капитан недовольно обернулся.

– Мне кажется, я понял, куда делась команда, – он щелкнул пальцами по бутылочного цвета стеклу. Как по заказу, на свет фонаря по ту сторону показалась бледная решетка. По виду – ребра с куском позвоночника. Наверняка сказать было тяжело – вода была мутной, а света катастрофически не хватало.

– Приятного мало.

– И все?! «Приятного мало» – и все?!

– Да, – немного грубо прервал его капитан. – Идем.

Лени снова было не по себе. Более того, его что-то беспокоило, но он не мог доподлинно понять, что. Какое-то непонятное чувство, словно несуществующий зуд. Будто гусеница прогрызла дупло до коры мозга и сейчас превращалась в бабочку. Он дернул себя за нос и чуть его не оторвал, вздрогнув от ругани Фархада. Немногим позже, сам услышал то же, что встревожило капитана. Багрицкий тоже замер, узнавая песню. Хор раздавался все четче и четче, как будто под самым ухом.

"Я верю, друзья".

Слышны были и мужские, и женские голоса, но непонятно было откуда. А еще. Голоса не были похожи на тот скрежет, что слышался из динамиков. Словно исполнители стояли под самым носом, душевно распевая гимн советской космонавтики.

"…От звезды до звезды…"– продолжал выводить хор.

– Замечательно, вот только записи нам не хватало, – не переставая озираться в поисках источника звука, Фархад достал из кармана резак.

Неожиданно по всей станции пронесся рокот, словно стон умирающего чудовища. Плиты под ногами стали разъезжаться. Еще один стон – и пол скорчился в судороге, одна влитая плита поползла на другую. Все обозримое пространство вокруг содрогалось в болезненных конвульсиях, шаталось, тряслось.

Багрицкий успел цапануть за шкирку едва не лишившегося ног под наезжавшими плитами Лени и тут же дать пенделя для ускорения в сторону дверки в считанных от них шагах, следуя по пятам. Фонарь и сумка мальчишки радостно заскакали по полу. Отделенный от них мебелью Эльста отступал в другую сторону. Пол вздувался под его ногами, норовя провалиться в любой момент. Отскочив в угол, он подпрыгнул как мог и вбил в железную стену резак, и тут же выключил, повиснув на рукоятке и моля бога, чтобы это решение не стало последним неудачным в его жизни. Под ногами ощерилась пропасть.