Сара покачала головой, словно отрицая его слова, ее глаза были полны слез, но в них не было страха, лишь сочувствие, понимание и какое-то странное, необъяснимое доверие.
– Нет, – сказала она. – Я не боюсь тебя, я не верю, что ты способен на зло. Я вижу, что ты страдаешь, что ты не хочешь этого делать, что ты борешься с собой. Я чувствую твою боль, я чувствую твое отчаяние. Я верю в тебя.
Эти слова, словно бальзам на рану, коснулись его измученного сердца, словно нежное прикосновение, и он почувствовал, что он больше не одинок в своей борьбе, что есть кто-то, кто его понимает, кто видит в нем не только монстра, но и страдающего человека, кто разделяет его боль, его страх. Но в то же время он чувствовал, как проклятие вновь набирает свою зловещую силу, как тьма вновь начинает окутывать его, как его воля слабеет, как он вновь становится марионеткой тьмы.
Он сделал нерешительный шаг вперед, его глаза горели зловещим желтым огнем, а когти на его руках вновь заискрились в бледном, призрачном лунном свете, напоминая о его звериной сущности. Он знал, что он должен был убить ее, что проклятие неумолимо требует ее жертвы, что он не может ей сопротивляться, что он обречен на вечные муки.
Сара, увидев это, сделала вдох, закрыла глаза, словно готовясь к смерти, но не отвернулась, не убежала, словно приняла свою судьбу. Она стояла на месте, словно ожидая своей участи, словно принимая неизбежное, но в ее глазах не было ненависти, лишь принятие, смирение, и даже какое-то странное, непостижимое прощение, словно она готова была пожертвовать своей жизнью, чтобы помочь ему.
И в этот момент, когда он уже был готов нанести смертельный, последний удар, воспоминание о своей матери, о ее добром лице, о ее ласковых глазах, о ее нежных руках, вновь пронзило его разум, словно яркая вспышка света, разгоняющая тьму. Он увидел ее лицо, такое доброе, светлое и ласковое, услышал ее голос, полный любви, нежности и заботы, и почувствовал, как его сердце вновь наполняется нестерпимой болью, горьким отчаянием и жгучей виной. Он вспомнил ее слова, ее наставления, ее мечты, и он понял, что он не должен сдаваться, что он должен бороться до конца, что он должен найти в себе силы противостоять проклятию, что он должен спасти Сару.
– Неееееееет! – закричал он, его крик был полон невыносимой боли, жгучей муки, отчаяния, он вложил в него всю свою силу, всю свою волю, всю свою человечность. – Я не хочу… я не хочу тебя убивать! Я не хочу причинять тебе боль!
Он отпрянул назад, словно от огня, и упал на колени, не в силах больше сдерживать бурю чувств, которые рвали его на части, словно невидимые демоны. Он был словно раненый, измученный зверь, мечущийся в агонии, раздираемый на части двумя противоположными, могущественными силами, словно его душа разрывалась надвое. Проклятие тянуло его к убийству, к тьме, а его человечность, его надежда, тянула его к спасению, к свету, и в этой жестокой, беспощадной борьбе он был обречен на вечные страдания.
Сара, открыв глаза, увидела его мучительные страдания и вновь сделала шаг вперед, словно готовая ему помочь, словно ангел, пришедший на помощь пленнику тьмы. Она протянула к нему свою нежную, дрожащую руку, словно предлагая ему спасение, словно предлагая ему свою любовь, свое сострадание, свою надежду. И в этот момент, между тьмой и светом, между проклятием и надеждой, между страхом и состраданием, между смертью и жизнью, произошла решающая битва, которая могла изменить все, которая могла решить его судьбу.
Лес, словно завороженный свидетель, замер, прислушиваясь к каждому шороху, каждой капле росы, словно затаив дыхание, наблюдая за происходящим с какой-то странной, почти мистической тревогой. Ветер на мгновение стих, перестал метаться между деревьями, словно устав от своего вечного странствия, и даже луна, казалось, стала светить ярче, ее бледный свет, словно прожектор, желая увидеть, чем закончится эта странная, непредсказуемая, почти сверхъестественная сцена, разворачивающаяся на лесной тропе. Иерихон, упав на колени, тяжело дышал, словно измученный, загнанный зверь, его грудь вздымалась и опускалась, его тело содрогалось от мучительной, изнурительной борьбы, которая происходила внутри него. Он чувствовал, как проклятие на мгновение отступает, словно давая ему передышку, словно предоставляя ему крошечный шанс на спасение перед новым, еще более жестоким, еще более беспощадным натиском, словно ураган затихал перед тем, как обрушиться на него с новой силой. Он понимал, что он не победил, что он лишь на миг одержал верх над тьмой, что он всего лишь оттянул неизбежное, но он также чувствовал, что он больше не одинок, что рядом с ним есть тот, кто видит в нем человека, кто видит в нем добро, кто готов ему помочь, кто готов его спасти. И это чувство, словно крошечный, дрожащий огонек, согревало его измученную душу, давая ему силы продолжать борьбу, давая ему веру в то, что он не окончательно потерян.