Но Мерит не могла отступить. Образ из видения – город из черного камня, глаза из расплавленного серебра – преследовал ее. Шепот, который она теперь слышала почти постоянно на периферии слуха, как только оставалась одна в тишине, становился настойчивее. Он больше не пугал ее так сильно, скорее… звал. Словно кто-то пытался ей что-то сказать, но говорил на давно мертвом языке.

Она знала, что в закрытых секциях архива, куда допускались лишь высшие посвященные, хранились тексты, считавшиеся опасными или еретическими. Возможно, там был ключ. Но как туда попасть?

Ее внимание привлек другой путь. В храмовых сокровищницах, помимо золота и лазурита, хранились и артефакты непонятного назначения, найденные в древних гробницах или принесенные из дальних походов. Предметы, чью историю и функцию не могли объяснить даже мудрейшие. Что, если один из них связан с ее видениями? Что, если он несет на себе тот же странный символ?

Это была рискованная идея. Доступ в сокровищницы был строго ограничен. Но Мерит чувствовала, что время поджимает. То, что началось как смутное беспокойство, перерастало в уверенность: что-то надвигается. Что-то, связанное с пустыней, с ее шепотом, с забытым прошлым.

***

На следующий день, выполняя поручение отнести несколько свитков в канцелярию при Великом Храме Амона в Карнаке, Мерит оказалась среди шумной толпы паломников, жрецов и стражников на широкой аллее, ведущей к пилонам. Воздух гудел от голосов, запахов благовоний и пыли.

На мгновение ее взгляд выхватил из толпы высокую, крепкую фигуру воина-меджая. Он стоял у входа в один из боковых дворов, его лицо было суровым и сосредоточенным, взгляд внимательно сканировал окружающих. Что-то в его осанке, в том, как он держался – твердо, уверенно, словно скала среди волн толпы, – привлекло ее внимание. Было в нем что-то от той самой пустыни, которую он, вероятно, охранял – сила, стойкость и скрытая опасность. Их взгляды на долю секунды встретились. Просто случайное пересечение взглядов в многолюдном месте. Мерит чуть смутилась и поспешила дальше, прижимая свитки к груди.

Камос тоже заметил ее – молодую жрицу с необычно серьезными, умными глазами. Она отличалась от суетливых служительниц Исиды или танцовщиц Хатхор. Было в ней что-то… сосредоточенное, почти отстраненное. Он проводил ее взглядом, пока она не скрылась в тени ворот, а затем вернулся к своим обязанностям. Но образ девушки с глазами, в которых, как ему показалось, отражалась тень какой-то глубокой мысли, почему-то задержался в его памяти.

***

Поздним вечером, когда храм Тота погрузился в тишину, нарушаемую лишь далеким пением из святилища Амона и стрекотом цикад снаружи, Мерит вернулась в свою маленькую келью. Она не могла больше игнорировать зов.

Расстелив на полу чистую циновку, она села, скрестив ноги. Перед собой положила листок папируса с нарисованным ею загадочным символом. Зажгла маленькую глиняную лампу, бросив в масло щепотку мирры – не для ритуала, а просто чтобы успокоить нервы знакомым ароматом.

Она закрыла глаза. Дышала медленно и глубоко, как учили ее наставники для медитации и достижения ясности ума. Но на этот раз она не искала ясности. Она искала эхо. Она пыталась настроиться на тот тихий шепот, который преследовал ее.

«Кто вы? – мысленно спросила она, глядя внутренним взором на символ. – Что вы хотите сказать?»

Сначала – ничего. Только тишина и мерное биение собственного сердца. Потом – знакомый шелест, будто ветер пересыпает песок. Он становился громче, настойчивее. К нему добавились другие звуки: далекий гул, похожий на работу гигантского механизма, и тихий, протяжный стон, полный боли и отчаяния.