И зверья в тот год много погибло, а много и ушло. Чего ж и волкам не уйти? Нет, развелось их к осени видимо-невидимо, расплодилось. И с наглостью своей волчьей с первыми же морозами начали подходить к деревням.

До того как ночи стали совсем длинные и холодные, и с Климкой один случай приключился. В лес он пошел, по грибы. Не один, конечно, – с ребятами. Год не грибной был, далеко приходилось путь держать, чтобы набрать корзину. Гуртом грибы искать несподручно, разбредались поодиночке и аукались.

Корзина Климкина уж руку оттягивала, а поворачивать было жалко: от боровика к боровику, от рыжика к рыжику – веселое это дело, грибы брать. Сам не заметил, как на выжженном месте оказался. Страшное место: трава черная, под ногами в прах рассыпается; стволы обгорелые торчат, будто колья в заборе у Бабы-Яги, – только черепов на верхушках не хватает. А от земли вроде как тепло идет. Наслышан был Климка о торфяных огненных ямах: сверху будто твердая земля, а наступишь – и в топку провалишься. Хотел он бежать оттуда, но тут вдруг показалось ему, что рядом серая рубашка мелькнула. Климка решил, что это Феденька, совсем маленький мальчишечка, – сам не догадается ведь уйти со страшного места. Позвал его Климка по имени, а никто ему не откликнулся. Лишь снова что-то серое за поваленным стволом мелькнуло. Попятился Климка, язык-то прикусил. И надо бежать, а спиной страшно повернуться. На три шага успел отступить, как выходит из-за ствола волчище: тощий, шерсть клочьями, хвост поленом. Горбится, бочком подбирается, со спины хочет зайти. Смотрит Климке в глаза, желтые клыки кажет. Климка онемел сначала с перепугу, а надо было кричать погромче – ребята бы прибежали, вместе отогнали бы зверя. Но Климке закричать духу не хватило, отступил он еще на шаг и говорит:

– Не ешь меня, серый волк.

И сам понимает: нет волку никакого резонта добычу выпускать.

– Хошь, я хлебца тебе дам, у меня осталось немного…

Нет, не хотел волк хлеба, но Климка все равно горбушку ему бросил. А сам пятится, пятится…

– Тебе, серый волк, зайцев положено ловить, а я разве заяц? Хошь, я и грибы тебе отдам, мне не жалко, я еще наберу.

Поставил корзину на траву и опять на два шага отступил. А волчище бочком его обходит, медленно, осторожно. Исподлобья смотрит, того и гляди кинется.

– А хошь, я сказку тебе расскажу. Я хорошие сказки знаю – заслушаесся… – Климка говорит, а сам пятится и лицом к волку поворачивается. – Жил-был в лесу волчище – серый бочище… А не хошь про волчищу, я тебе про князя расскажу, кого змея укусила. Ехал этот князь по дороге, ехал, а тут навстречь ему и́з лесу идет дохновенный кудесник…

Рассказывает Климка, а волк не сразу, но уши-то навострил – нравится ему сказка. Климка побольше воздуха втянул и дальше говорит, посмелей уже, погромче:

– Поговорил князь со своим конем, вот как я с тобой щас говорю, попрощался, ребятишкам его отдал…

Только Климка это сказал, а сзади как закричат:

– Волк, волк! Ребятки, волк!

Климка подпрыгнул с перепугу, и волчище тоже отскочил. Посмотрел на Климку в последний раз – жалко ему было уходить, сказки недослушав. Да и Климке обидно вдруг стало, что не узнал волк самого главного – про змею. Но ребята топали на весь лес, куда зверю против целой ватаги… Ушел.

А мальчишки по селу раззвонили, что Климка-дурачок в лесу волку сказки сказывал. Все над Климкой смеялись.

На Покров Игнат вдруг жениться надумал, скоренько так – в деревне болтали, будто грех прикрыть торопился, вот и спроворил. Но Никита сказал, что поповичу приход получить невтерпеж, а неженатого в иереи не рукоположат.