– Где он, этот голод? Одни только досужие разговоры для сердобольных городских матрон. Я не вижу никакого голода, а наблюдаю безделие и пьянство. Голод! Его нарочно выдумали чиновники, чтобы поживиться за счет помощи голодающим, мне ли этого не знать!

Опасаясь новой нотации, Петр Маркович не стал возражать. Голод – это не съеденные матерями младенцы, не мертвецы на деревенских улицах, – это хлеб с лебедой и мякиной, а то и с сосновой корой, это до времени умершие старики и неустойчивые к болезням дети, это вздутые от плохой, а то и опасной пищи животы, это – слабосилие и в конечном итоге вырождение…

Речь Дмитрия Сергеевича тем временем плавно перетекла на рассуждения о воровстве и преступности вообще, он остыл и даже присел в кресла возле станового.

– А вот скажите мне, Петр Маркович, вы имеете дело с преступниками, а не пробовали вы проверить на них антропологическую теорию Ломброзо? Я нахожу ее чрезвычайно любопытной, но с точки зрения политической экономии. Мне кажется, врожденные, наследственные особенности людей, если их верно распознать по внешним признакам, можно и нужно использовать в научном подходе к хозяйствованию.

– Мне ближе криминологические идеи Тарда, если вы о них слышали. Его «Законы подражания» произвели на меня благоприятное впечатление… – ответил Петр Маркович, не желая оспаривать ненавистного ему Ломброзо.

– А мне кажется, антропологическая теория открывает перед нами широчайшие возможности. Опять же, поясню на личном примере. В сентябре я нанимал мужиков убирать картофельное поле. В качестве платы они забирали ботву, но я заранее предполагал возможное воровство и был вынужден следить за работой и воровство пресекать. А теперь представьте, что по внешним признакам я могу определить, склонен человек к воровству или нет, – мои усилия по надзору за работой можно сократить в несколько раз! Или возьмем ваш случай: по характеру преступления вы можете заранее определить внешние признаки душегуба – круг поисков заметно сужается!

Петр Маркович подумал, что Мерлину не стоит так много времени проводить в одиночестве, наедине со своими мыслями и книгами… Критическое отношение к собственным рассуждениям вырабатывается в беседах не с единомышленниками, но с оппонентами. Надо же, расплатиться за уборку поля ботвой! Нужно ли для этого изучать идеи Адама Смита или можно обойтись практической сметкой?

– В моем случае, – Петр Маркович сделал акцент на «моем», – круг поисков и без этого не широк. Это скорей всего беглый каторжанин, пришлый человек.

– А я прямо сейчас могу в общих чертах нарисовать портрет вашего убийцы, – удовлетворенно потер руки Мерлин, – приплюснутый нос, тяжелая нижняя челюсть, узкий лоб… Мне кажется, это низкорослый человек с явными признаками вырождения, дегенерации не только лица, но и тела. Не удивлюсь, если это будет дитя межрасового брака. Вы ведь уверены, что это не первое преступление душегуба?

– Совершенно уверен. Слишком хладнокровно это сделано и слишком тщательно уничтожены следы. Из чего я заключаю, что преступник далеко не глуп и тем более не является дегенератом. Разумеется, он действовал не в одиночку…

Петр Маркович чувствовал себя вовсе не так уверенно, как надеялся выказать перед Мерлиным, – он сталкивался с разбоем нечасто. И предполагал, что делом этим займется непосредственно исправник под началом судебных следователей, а то и губернское правление, потому и старался исполнить в точности все предписания и рекомендации.

Впрочем, это не мешало становому выстроить собственный план следствия; рассуждения его были просты и ему самому казались логичными: если беглый каторжанин появился в уезде, нужно искать его родственников. И если в списках беглых нет уроженцев этих мест, значит, нужно искать родственников среди пришлых. Другое направление поиска – кабак, где Мятлин неосторожно проговорился о деньгах. Ведь если бы разбойники знали об этом раньше, купца ограбили бы по дороге, это проще и верней. Узнав же о деньгах в кабаке, они просто не успели организовать нападение сразу.