Почему-то девчонки считали меня жутким мастером, сколько их ни убеждай, что играю я посредственно. Лика училась у брата и экстерном закончила музыкалку, а Мотьку играть учил какой-то дядька, которого она так и называла Мужик. Мужик и мужик, мы даже не интересовались, как его зовут.

Познакомила нас с Матильдой Лика и перед этим наговорила Мотьке обо мне такого, что та ожидала увидеть неземное создание. И Pink Floyd она в пятнадцать лет слушает, и на пианино классно играет, и тексты на английском понимает! Чудо чудное. Не ведаю, какой образ нарисовала моя будущая подруга, но реальный ему явно не соответствовал. Матильда была слишком хорошо воспитана, чтобы выказать удивление, поэтому узнала я о нем лет пять спустя.

– Я была убита горем, глядя на твои чумазые ботинки и папины джинсы, на жуткого вида волосы и балахон явно большего, чем надо, размера. Изо всех сил пыталась восхититься, но не вышло!

Лика не предупреждала заранее, что собирается познакомить меня с кем-то – позвонила и сказала: приходи, если можешь, прямо сейчас. И я пришла, увидела высокую стройную девушку с лицом Сикстинской Мадонны, только в косухе и в черных джинсах. Больше всего меня поразили ее волосы – длиннющие, кудрявые, рыже-каштановые. Я любовалась ею, как картиной, как шедевром, как венцом творения Создателя. Не могла сразу понять, сколько ей лет – вроде лицо молодое, а глаза старческие.

Оказалось, мать и сестра люто ненавидят ее из-за такой внешности. Мотька всю юность пыталась наладить с ним контакт, но тщетно. Отношения с семьей не складывались никак, и даже в самый горький час, когда ушел из жизни Глеб, ей не на кого было опереться. Его семья стала ее семьей. Ну и мы где-то маячили, хотя толку от нас, молодых и глупых, никакого не было. Мы испугались, забились в угол и не знали, как себя вести, что сказать, чем помочь. Теперь я уверена, обе мучаемся чувством вины, хотя не обсуждали это с Ликой.

Голос в трубке сказал, что это Вита. Кто такая Вита, я вспомнила только минут пять спустя. Вредина из параллельного класса, которая пыталась играть рок и почти выпрыгивала из кожаных штанов, строя из себя роковую девушку. Постоянно таскала с собой гитару, но играть не умела, размалевывала веки черным карандашом и бренчала цепями. Носила толстовки с модным тогда «Королем и Шутом», но на самом деле не любила их.

– Я слышала, ты репетиторством занимаешься, – продолжила она.

Я подтвердила. Неужто она решила английский подучить?

– Я хотела дочку приобщить…

– У тебя дочка есть? – я так и села.

– Есть. Три года уже.

Оказалось, Вита родила на втором курсе. Мы ведь разошлись по институтам, потеряли друг друга из виду, и я понятия не имела, как сложились жизни моих одноклассников и уж тем более не одноклассников. Собственно, я их и не знала особо – я училась на дому со второго класса и до последнего звонка. Детство мое прошло в специализированном детском садике для очкариков, потом он перерос в школу, но после первого класса она закрылась. Выхода у меня было два: либо интернат, либо домашнее обучение.

– Только через мой труп! – заявил тогда отец по поводу интерната.

Я благодарна ему. Не представляю, как бы я выжила вдали от семьи в столь нежном возрасте и будучи такой беспомощной. Вот и выросла, как аристократка – индивидуальное обучение, музыка, два иностранных. У меня было свободное время, нормальный цвет лица и сон, а товарищей мне хватало по увлечениям.

– Я вообще не знаю, что делать с малышами, – призналась я.

У меня и со взрослыми та же проблема, но их у меня пока и нет. Так, школьники, которым надо помочь с домашкой.