На моей темно-синей куртке крошечные волоски его небогатого пуха. Есть белые, есть черные и несколько коричневых.

Судьба соединила две неведомые материи, и мне кажется, что жизнь, величайший из алхимиков, предлагает мне что-нибудь из них сотворить.

Я вернулся в Бурже-дю-Лак, и квартира показалась мне еще более пустой, чем обычно. Потому что я только что окунулся в живую жизнь. Начинался месяц ожидания, радостного, устремленного, насыщенного, но если бы он побыстрее кончился, то было бы хорошо. Боясь измучиться нетерпением, я обратился к своему самому надежному помощнику – воображению, и оно сумело совместить несовместимое: обуздать нетерпеливость и превратить ожидание в удовольствие, теперь оно согревало меня, а не поджаривало на медленном огне. Как по мановению волшебной палочки, ожидание перестало томить пустотой, зато радовало трогательными мелочами. Стало счастьем, обещающим счастье.

Я усаживаюсь на пол посреди большой комнаты, где в углу затаились хлопья пыли. И сразу вижу, как мой щенок осваивает неведомое пространство. Вижу, как он бежит, тихонько повизгивая, как расползаются его лапы на плитке, как он то и дело писает, вот врезался в ножку стола, замер на ковре, скосил глаза, насторожил уши, поймав едва слышный шум, стал ловить свой хвост, пробует на зуб все, что попадается на пути, уткнулся в оконное стекло, оставляет маленькие «колбаски», он уже сделал тысячу глупостей, каких ты от него ждешь, и принялся делать их снова. Не знаю, что он разобьет в первую очередь. Если начнет с зеленой лампы с бахромой от дядюшки Бернара, я отругаю его, но не сильно. В ванной он долго будет смотреть, как в машине крутится белье, и попытается остановить его лапой, сначала левой, а если не получится, то правой. Моя жизнь не пострадает от его недоумений. Я представляю его себе только молодым. Очень скоро он облюбует для себя сторожевую вышку и не упустит с нее никаких моих перемещений, не сомневаясь, что всегда сможет в них вклиниться. Голубой Бант обживет квартиру по-своему, но нам не понадобится хартия общежития. Вскоре он и я будем пересекаться миллиардами наших клеток, нащупывать друг друга, исследовать, формировать и будем друг другом довольными. Для того чтобы переселиться, ему понадобятся две миски и матрасик, собаки не отягощают вашу жизнь обилием предметов. Его коробка с лакомствами будет стоять там, где для нее найдется место, и с тех пор, как мы заживем вместе, он каждый вечер будет приглашать меня ее навестить. Он уже здесь, я ощущаю его присутствие, его мохнатая голова легла на мое колено, он уютно посапывает, я чувствую, как он пахнет после дождя. Предчувствие, если в него погрузиться всерьез, может подарить даже телесные ощущения. Шаманы утверждают, что, находясь в покое транса, можно обнять человека, который находится очень далеко. Я перевожу взгляд на садик и произношу слово «быстрее». Это слово есть отрицание жизни. Говорят, нужно с ним расстаться, чтобы ощутить вкус счастья; сомневаюсь – но вот появляется щенок, и я понимаю, почему так говорят.

От нашей с ним совместной жизни я ничего не жду. И жду всего. Когда пробьет час итогов – где-нибудь в 3000 году, извольте, пожалуйста, – я думаю, пойму, что эта история, как все истории о настоящей любви, подарит мне что-то совсем другое, чем то, что я надеялся в ней найти.

Я вспомнил: мне нужно будет непременно предупредить хозяев квартиры, что у меня скоро появится собака. Я въехал, потому что у меня ее не было. «Собаки у вас по крайней мере нет?» Я сказал, что нет, и тогда это было правдой, и тогда только это и имело значение. И если они терпят только маленьких собачек – а у людей с машинами-великанами обычно так и бывает, – мы спокойно проживем здесь еще два-три месяца. А в худшем случае мы слиняем сразу, пожмем плечами, повернемся спиной, и только нас и видели.