Манифест, в 16-й день августа 1823 года собственноручным его императорского величества предписанием утвержденный, в коем государь император, изъявляя свое согласие на отречение цесаревича и великого князя Константина Павловича, признает наследником нас, яко по нем старейшего и по коренному закону к наследию….

Едва император затихает, громовые крики «ура», приветствия, самые сердечные возгласы потрясают воздух.

– Мы призываем всех наших верных подданных соединить с нами теплые мольбы их к Всевышнему….

Толпа, прерывая его, снова взрывалась криками «ура».

– Вы видите теперь, что я не отнимаю престол у брата? – спрашивает он.

«Ура!» – прокатывается по толпе.

Из-под арки Главного штаба с трудом пробирается к императору сквозь массы народа на серой в яблоках лошади начальник штаба гвардейского корпуса Нейдгардт.

– Ваше величество! Мятежный Московский полк остановил движение по Сенатской площади, где построил оборонительное каре, – говорит он по-французски, чтобы не будоражить толпу.

– Слушайте! Сейчас мне сообщили, что мятежники вышли на Сенатскую площадь. Они отказываются от присяги, – оборачиваясь к толпе народа, говорит Николай Павлович.

Нейдгардт в недоумении разводит руками.

Из толпы раздаются крики:

– Батюшка! Государь! Иди к себе!

– Не допустим никого!

– Государь, иди к матушке, к детям, к царице!

– Ступай с Богом, мы не допустим!

К Николаю Павловичу подбегает человек в шубе с лисьим мехом, обнимает его, целует, приговаривая:

– Батюшка наш отец, мы все за тебя встанем.

Едва освобождаясь от объятий, улыбаясь, Николай Павлович поднимает руку. Море человеческих волн утихает мгновенно, становится неподвижно, тихо, словно в храме в минуты исповеди.

– Не могу перецеловать вас всех… Но вот за всех…31

Произнося эти слова, он подходит к толпе, целует тех, кто ближе к нему, прижимает их головы к своей груди. Слышатся рыдания, возгласы приветствий. Народ шумит, волнуется, вздымаясь и опускаясь перед главными воротами.

Император снова поднимает руку.

В мертвой тишине отчетливо звучат его слова, обращенные к народу. Государь призывает идти всем по домам, быть смирными, спокойными, повиноваться повелениям тех, которые одни знают, как и что делать.

– Дайте место, – говорит он.

Толпа тихо отступает далее к краям Дворцовой площади.

Со стороны Миллионной улицы показались бегущие солдаты в шинелях. Их становится все больше и больше. Они строятся на площади возле манежа, образуя стройную колонну.

На бледном лице императора вспыхивает румянец. Он узнает преображенцев. Быстро пройдя к ним, Николай Павлович командует:

– К атаке в колонну стройся, четвертый, пятый взводы прямо, скорым шагом марш, марш…

Батальон разворачивается левым плечом вперед и идет мимо заборов достраивавшегося здания министерства финансов и иностранных дел к углу Адмиралтейского бульвара.

Внимание императора привлекает знакомая фигура сутулого, высокого человека, огибающего угол дома Главного штаба. Внимательно присмотревшись, он узнает полковника, князя Трубецкого.

В это время кто-то со спины резко берет его за локоть. Обернувшись, Николай Павлович от неожиданности зажмуривает глаза, но спокойно делает шаг назад.

– Вы?..

Его появление необычайно… Его вид поражает… Парадный мундир военного генерал-губернатора расстегнут и частью вытащен из под шарфа, воротник его оторван, лента измята, галстук скомкан.

Преданно глядя на императора маленькими слезящимися глазами, Милорадович с трудом произносит:

– Государь! Если они поставили меня в такое положение, остается только действовать силой.

«Эх, Михаил Андреевич, герой наш, что же ты с собой делаешь, – глядя жалеючи на старого генерала, думает Николай Павлович. – Где же твой блеск? Где твоя выправка?»