Когда возвратившиеся курьеры, коих донесения сохраняются в тайне, не оправдали нашего ожидания, то недоумения о причинах, по коим изволите медлить приездом вашим в здешнюю столицу, стали поселять во всех невольное опасение, которое с каждым днем возрастает и производит во всех классах народа разные суждения. Каждый делает предположения по своему понятию, и горестное жесткое чувство неизвестности о собственной судьбе переходит от одного к другому. Таковое смущение умов в столице, без сомнения, скоро перельется и в иные места империи, токи увеличатся, и отчаяние может даже возродить неблагонамеренных, более или менее для общей тишины опасных. Словом, дальнейшее медление ваше, государь, приездом сюда обнимет ужасом всех, питающих чистое усердие к вам и России.

При таком положении вещей должны ли молчать перед вашим величеством те, которым ближе других известны свойства ваши, государь! Все преданные вашему величеству, видя непреложные знаки общей к вам любви, решились вместе со мною довести до сведения вашего все, изложенное здесь, и избрали меня истолкователем перед вами единодушного нашего чувствования.7

– Ну, как? – Милорадович обвел сидевших за столом генералов быстрым взглядом.

– Великолепно! – воскликнул Воинов.

– Это только набросок. Потапов сможет оформить письмо до конца уже без моей помощи, – самодовольно заключил генерал-губернатор.

– И все равно я в расстройстве, – проронил Нейдгардт. – Константин Павлович не из тех, кто меняет свои мнения. Раз он уже высказался, будет стоять на своем до конца.

– Упрямства ему не занимать, – подхватил Бистром.

– Они правы, – кивнул Потапов. – Но письмо отправим сейчас же.

– Мне кажется, есть еще надежда, – неуверенно сказал Милорадович, – ну а если…

– Договаривайте, ваше высокопревосходительство, – Воинов поднялся от стола. – Вы нам давно про запасной план намекаете, но так его и не раскрываете. Пришло время…

– Пришло, – согласился Милорадович. – В случае отказа Константина Павловича от престола императором будет избран великий князь Александр Николаевич. Регентшей при нем его бабушка вдовствующая императрица Мария Федоровна. Среди ее сторонников председатель Государственного совета Лопухин и замещающий его на этом посту Куракин, родной брат Марии Федоровны, главноуправляющий путей сообщения Александр Вюртембергский, министр финансов Канкрин. Она связана с  вельможно-аристократическими кругами, объединенными интересами Российско-Американской компании. – Генерал-губернатор оборвался, подумал и уже не так уверенно добавил: – При исполнении второго варианта мы вынуждены заключить соглашение с крайне правыми силами из офицерской среды. Переговоры с ними ведет адмирал Мордвинов.

– Вот тебе и матушка царица! – воскликнул театрально Нейдгардт.

– Можно и с крайне правыми соглашаться, лишь бы не этого солдафона Николая царем, – буркнул Потапов.

– И будет у нас Мария Федоровна, как Екатерина Великая, а Милорадович вместо Потемкина, – съязвил Воинов.

В комнате повисла тишина.

– Я останусь Милорадовичем, – громко заявил петербургский военный генерал-губернатор.

Забираясь в одноконные сани, Михаил Андреевич бросил взгляд на светящийся огнями Зимний дворец.

«Чем занята сейчас Мария Федоровна? Что делает великий князь Николай? – думал он, задыхаясь от волнения. – Все мнят о своем величие особы царские. Нет, светлейшие! Судьба государства российского теперь в наших руках».

Мысль искала продолжение, но едва генерал-губернатор нащупывал его, мысль наталкивалась на препятствия, затухала, и снова продолжала мучительный поиск. И вот уже казалось, что нашлись нужные слова, но как только он почувствовал, что сейчас может завершить рассуждение конечной фразой, испугался, огляделся по сторонам, словно боясь, что кто-то мог подслушать его, и крикнул что есть мочи: