Он поднял меня с постели и поставил на пол. Всё ещё растерянная, я огляделась вокруг и заметила, что завтрак уже готов. Бадья с водой стояла рядом, одежда была сложена – всё подготовлено.

Значит, нас снова ждёт огромное войско – в тяжёлых доспехах, у которых не было права на усталость или сомнение. Я терпеть не могла заставлять кого-то ждать, особенно тех, чья жизнь уже переполнена обязанностями и лишениями. Поэтому, выскользнув из рук Оберина, я поспешила умыться и наскоро перекусить.

В отличие от меня, он совершенно не торопился, словно время принадлежало только ему. Его спокойствие и уверенность раздражали. Я бросила на него недовольный взгляд, а он, поняв причину моей суеты, усмехнулся и лениво сказал:

– Им не сложно меня ждать, это естественно для них. Их работа – ждать и следовать приказам.

– А твой долг? – я шагнула ближе, вскинув подбородок. – Для хорошего правителя должно быть естественным заботиться о своём народе, а не считать естественным те жертвы, которые ради него приносят.

– Нас ждёт не мой народ, а армия, – ответил он, выдерживая паузу. – Хм, может, мне стоит издать указ, запрещающий тебе волноваться о всяких пустяках?

Он развернулся ко мне, и в его взгляде появилась озорная искорка, совершенно неожиданная для него. С широкой, мальчишеской улыбкой он добавил:

– Теперь я твой Владыка, так что ты обязана меня слушаться.

Он был явно доволен, и его настроение было настолько заразительным, что я не смогла сдержать лёгкую улыбку. Этот Оберин, с теплом в глазах и довольной улыбкой, казался мне совершенно другим человеком.

– Поторопись уже, – фыркнула я.

Разговаривать с ним бесполезно – он слишком упрям и самоуверен, чтобы понять мою точку зрения. Единственным выходом было покинуть шатёр.

Как только я шагнула наружу, сотни глаз моментально обратились на меня. Я всегда умела держаться в центре внимания, привыкла к взглядам, полным интереса или восхищения. Но эти глаза… В них не было ничего, кроме неприязни. Меня не знали, но уже ненавидели. Только потому, что я – эльф.

Сохраняя видимость абсолютной уверенности, я направилась к лошади Оберина. Каждый шаг давался нелегко, достигнув цели, я грациозно забралась в седло, словно делала это всю жизнь. Даже когда внутри всё дрожало, снаружи я была холодной статуей.

Не прошло и минуты, как Оберин вышел из шатра. Его шаги были размеренными, но я уловила едва заметное напряжение в его движениях. Он не спешил, но взгляд его был прикован ко мне, суровый и сосредоточенный.

Когда он подошёл ближе, его лицо смягчилось, а напряжение в глазах исчезло, едва он заметил мою улыбку.

– Ты хорошо держалась, Селин – сказал Оберин, его голос прозвучал спокойно, но в нём угадывалось лёгкое одобрение.

– Это годы тренировок с тобой, Оберин, – ответила я с короткой улыбкой. – Умение улыбаться и держаться спокойно, даже если внутри всё переворачивается, – это твой урок.

– Ты всегда была такой отстранённой, с снисходительной улыбкой. Никогда бы не подумал, что моё присутствие может тебя задевать, – сказал он с тихо и притянул меня к себе одной рукой. Опустив голову, он вдохнул запах моих волос, и на миг я почувствовала в его жесте что-то невыразимо родное. – Я рад, что тебе было не всё равно.

Я замерла, чувствуя, как в груди зашевелилось что-то тёплое, почти болезненное.

– Мне никогда не было всё равно, Оберин, – сказала я тихо, почти шёпотом. – Особенно тогда, когда ты вернулся после… наказания.

Слова давались с трудом. Стыд за то, что произошло тогда, и за мою слабость сковывал, словно тяжелые цепи. В детстве Кристофер наговорил Оберину много обидных слов, обозвав его расу животными, дикарями. Оберин не стерпел и избил его. А когда нас начали расспрашивать, я солгала, чтобы защитить Кристофера, сказав, будто Оберин напал первым. Мне было десять, и я боялась отца… и того, какие последствия может иметь наш поступок.