– Дура ты, Лизок. Раздвинула бы ноги один раз и всё – ты в шоколаде, а теперь будешь спать на вокзале, – его слова больно бьют, словно он влепил мне оплеуху.

– Что ты такое говоришь, Дим? – на глаза наворачиваются слёзы, и, нервно комкая полы платья, я начинаю дрожать от обиды и злости.

Он ведь мой друг! Как старший брат всегда был и такое говорит! Может, он под действием каких-то таблеток? Его же наверняка накачали, чтобы руку вправить.

– Как есть, так и говорю. Своей гордостью жизнь всем вокруг портишь. Другая бы на твоём месте сама к нему в руки шла, а ты сидишь и нос воротишь.

– Прекрати сейчас же, – шиплю на него, понимая, что на нас уже таращатся его соседи по палате.

– А то что? Пойдёшь жаловаться? – истерически усмехается.

– С чего ты взял, что Власов виноват в твоей аварии? – пытаюсь не обращать внимание на брошенные обидные слова в мою сторону.

– Когда на тебя несётся внедорожник, а за рулём его люди, которые в конце ещё и предупредили не соваться на чужую территорию, думаю, всё ясно, как белый день, – скривившись, он отворачивается к окну.

– Мне очень жаль, – шепчу я после долгой паузы, в которой, проклиная Власова, пытаюсь найти слова для друга.

– Нет, нихрена тебе не жаль! Ты не поняла ещё ничего? Не думала, что в один день окажешься на моём месте? У таких людей нет терпения, они захотели – забрали. Не пойму, почему с тобой он церемонится.

– Дима, перестань, пожалуйста, – дрогнувшим голосом прошу его я.

– Уходи, Лиза, – твёрдым тоном говорит он. – Уйди и не приближайся ко мне больше. Всё из-за тебя и твоей чёртовой гордости!

– Дим…

– Уходи! – требовательно кричит, и я, вздрогнув, встаю с кровати и иду на выход.

Не могу поверить, что близкий человек мог такое сказать да ещё и выгнать. Нет, я не отрицаю, что в этом есть моя вина, но разве настоящий друг не должен поддержать, помочь?! Дима ведь знает, что кроме него и бабушки, у меня нет никого. Как он так мог?

Отрешена от всего мира, обняв себя за плечи и опустив голову, я медленно иду по тротуару в неизвестном направлении. Пелена слёз застилает взор, и, несмотря на душную жару, меня знобит похлеще, чем в мороз.

Жгучее желание побежать домой и спрятаться под одеялом в своей комнатушке, но я едва ногами перебираю. Такая усталость накрыла, силы будто иссякли, и я готова лечь прямо тут, на горячем тротуаре. Здравый смысл всё ещё держит меня в руках, и я присаживаюсь на первую попавшуюся скамейку.

Но посидеть спокойно и обдумать случившееся мне не дают. Передо мной останавливается чёрный внедорожник, стекло задней пассажирской двери опускается, и оттуда выглядывает довольная рожа Власова. Он сканирует меня взглядом зелёных глаз, оценивает мой внешний вид и морщится, когда замечает моё заплаканное лицо.

– Сама сядешь или помочь? – издевательский голос заставляет сжать кулаки от злости.

Скотина! Мерзавец!

И ведь если не сяду, выйдут его амбалы и силой в машину затолкают на потеху прохожим. А народу тут много, я не так далеко от больницы ушла. Но я ещё не так бесхребетна, чтобы не побороться.

– Зачем? – шмыгнув носом, спрашиваю я и тут же вытираю слёзы.

– Значит, помогут, – кивает, и в тот же момент двери открываются, и передо мной встают два шкафа.

– Я сама! – кричу, подняв руки вверх. – Сама! – встаю со скамейки, гордо вздёрнув подбородок, обхожу автомобиль и устраиваюсь на заднее сиденье рядом с этим бесчеловечным мужчиной.

Кожаный салон пропах морским бризом, и невольно, глубоко вдохнув, я прикрываю глаза, а в памяти всплывает поцелуй в гостиной его дома. Места, где побывали его руки, вспыхивают огнём, а затылок тянет, словно он прямо сейчас намотал мои волосы на свой кулак и… Визг шин отрезвляет, и я, мотнув головой, отгоняю ненужные воспоминания. Скрестив руки на груди, поворачиваюсь к окну, пытаясь не думать, куда и зачем меня везут. Власов тоже не спешит поделиться этой информацией и, вальяжно сидя на удобном сиденье, изучает какие-то графики в планшете.