– По своим каналам.

Женя помялась, снизив обороты.

– А твои те... ну с которыми... В общем, тот ужасный человек с фотографической памятью тоже знает, что меня ищут?

– Нет, – сразу соврал я и развернул её, мягко подтолкнув к комнате, почти приобнял, намеренно смутив.

Она выскользнула из моих рук, лёгкая, как тень, а я тяжело переступил с ноги на ногу и поплёлся следом. Испытывать неловкость от лжи — не моя стезя. Лгут все. У актёров, страховых агентов и писателей вообще работа такая. У меня тоже. Но я испытал неудобство, солгав Жене в глаза.

– А эти... твои... не будут меня искать? Или тебя здесь? – спросила Женя, устраиваясь в ярко освещённой спальне на краешке стула перед тумбочкой, ибо другого стола здесь не было.

– Нет. Я разрулил все вопросы, – уверенно ответил я и на этот раз не солгал.

Специально, чтобы и себя, и её увести от ненужной нам темы, я спросил:

– И как твои репетиции? Что ты вообще репетируешь? Или сегодня ты сачковала, решив съесть всё вкусное без меня?

– Вот ещё! – воскликнула Женя. – Я если честно, до сих пор не обедала. Эта роль просто для меня написана! Я точно её получу! Сколько можно быть Снежинкой?!

Я не смог сдержать улыбку:

– А ты Снежинка?

Она кашлянула.

– Да.

Я осмотрел её с ног до головы, распушившиеся на затылке волосы, белую, нежную кожу на висках, шею, почти прозрачные щёчки и отметил:

– Очень правильное название. В точку просто!

Женя пропустила моё замечание мимо ушей, махнула рукой:

– Да, Снежинка, пятая справа в кордебалете в балете Снегурочка. – И тут же загорелась, её глаза засияли концентрированной надеждой: – Но сейчас, понимаешь, в кои-то веки появилась возможность получить главную роль! Я уже задолбалась слышать от репетиторов в классе: молода ещё, цветочки-снежинки потанцуешь! А ведь век балерины не долог: десять-пятнадцать сезонов и всё! А в Ростове не такой уж большой театр, понимаешь? Помимо балета ставят на той же сцене оперу, оперетты, и полноценные спектакли у артистов балета не каждый день! Репертуар ограничен. У нас объявлен конкурс, наш главный, Дорохов, сказал, что будет смотреть на работу каждой из нас... – Женя перевела дух и продолжила, помогая себе руками, дорисовывая в воздухе слова. – Вот. И я решилась: пошла к главному и сказала, что я хочу эту роль! Он ничего не обещал, но я знаю, что смогу её станцевать, я же танцевала на выпускном в Академии одну из главных ролей! Только скажи, как, как Дорохов будет теперь смотреть на мои результаты?! Так всегда! У меня вечно то батман не с той ноги, то всё через одно место и в андедан...

– Во что? – удивился я.

– Ой, ну так. – Она снова махнула рукой и, встав, провернулась причудливо и вернулась в исходную позицию. – Это андедан.

– А-а, – оторопел я от такого художественно высокого изображения трёх слов, к которым посылают заборные летописцы.

Женя снова села:

– Не люблю стоять лишний раз, я и так целый день репетировала. Теперь ты понимаешь, почему мне важно знать? Я очень тебе благодарна за то, что ты сделал! Но я не могу выкинуть в мусорку этот месяц!

А я не мог оторвать от неё глаз – она искрилась красиво и ярко, как снежинка на солнце. Хрупкое существо с титановым стержнем внутри, с лазерным вектором и железным намерением, как котёнок с клубочком и желанием завоевать мир. И ведь могла бы...

– Значит, просто продолжай репетировать, – предложил я, вновь чувствуя неудобство, словно сел в дыру между двумя стульями. Перевёл взгляд на стены, дверь, лишь бы не смотреть в сияющие глаза. – Зато у тебя есть время и никто не отвлекает.

– Да, но зал слишком мал, – настаивала Женя. – Я себя не вижу нормально, не могу понять, как смотрятся со стороны мои потуги, не могу проанализировать. Нет ни хореографа, ни репетитора, ни съёмки! И даже поддержки делать не с кем!