– Выходит так, – соглашался Хуберт.

Зато у Евы, младшего ребенка в семье Фраев, похоже, все уже было решено. Она могла часами не выходить из тренировочного зала, без устали размахивая учебным мечом. Были и синяки, и ссадины, но Ева ни на что не жаловалась и ступень за ступенью проходила обучение с жестокими рычажными машинами, отвечавшими на каждый удар.

– Пап, научи меня на кулаках драться, – попросила Ева, когда ей минуло тринадцать.

– Да ты и так уже с мечом только что спать не ложишься! – развел тогда руками растерявшийся отец.

– С мечом это одно, а если у меня его выбьют, как тогда обороняться?

– Да где же тебе мечом-то придется махать, доченька?

– Мало ли, что в жизни испытать придется! Покажи, пап.

– Что показать?

– То, что ты Хуберту показывал, как колено выбивать! – с готовностью сообщила Ева. Ее глаза горели от восторга. Тут уже не выдержала Генриетта и закричала с кухни:

– Да что же это за наказание такое? Где это видано, чтобы девица почти на выданье спрашивала отца, как людей калечить?

– А что мне делать, мама, вышивать? – с вызовом спросила Ева, заглядывая на кухню.

– Стряпать бы училась!

– Я уже научилась, сама знаешь.

– Наволочки вышивать для приданого нужно!

– У папы в цехе сорок белошвеек, зачем же мне еще сидеть за полотном?

– А почему ты, как гвардеец, все время в штанах ходишь? – не сдавалась Генриетта, яростно взбивая тесто для пирожков.

– Я не всегда… – Ева поскребла ногтем потертые кожаные штаны. – Я только когда в зале играю, а в остальное время – в сарафане.

Генриетта пыталась напомнить про учебу, но и там была бита, Еве давно наскучило в школе для девочек, и она вытребовала себе привилегию учить цифирь, теоремы и языки – арамейский и ральтийский. И во всех этих предметах она, как и ее брат, преуспевала.

Пришлось Каспару обучать девочку драке, и эти знания она также впитывала с непосредственной детской жадностью. Падала на спину, извивалась ужом, уходя из захвата, училась бить носком сапога и сшибать противника «бараном» – резким ударом головы.

Теперь уже и это было в прошлом, Ева подросла, стала оформляться как миловидная девушка, однако ее увлечение ратными предметами так и не прошло.

На прошлой неделе к ним заходил сын мельника Бурна, что имел водяную мельницу у южных ворот. Родители заранее договорились, чтобы познакомить молодых, сыну мельника было уже семнадцать, а Еве почти пятнадцать, и при состоятельных родителях можно было и жениться.

Когда сын мельника ушел, забрав какую-то пустяшную котомку, что послужила поводом для визита, Генриетта осторожно спросила дочь:

– Ну как тебе парень, дочка?

– Ничего, кудрявый и глаза ласковые, – призналась та и заулыбалась, впервые явив румянец смутившейся девицы.

Каспар и Генриетта обменялись тайными, полными надежд взглядами – неужто дочка исправляется?

Наконец третьего дня молодой Бурн снова пришел, чтобы вместе с Евой пойти посмотреть на вставший на южной дороге балаган. На парне были новые башмаки с ремешками и подковками, такие в городе носили только люди состоятельные. Его куртка имела стеганую подкладку на шелку, а лацканы были украшены расшитыми серебром узорами. Наряд венчала войлочная шляпа с кожаной оплеткой полей, осаженная не на горшке, как делали простолюдины, а на специальной колодке в шляпной мастерской.

Чтобы не ударить лицом в грязь, Фраи разодели дочь под стать кавалеру. Еве это не слишком нравилось, она предпочитала одежду попроще, но в этот раз ей пришлось уступить матери, нарядившись в три исподние и одну верхнюю юбку, вышитый бисером темно-синий апорник с широкими рукавами на серебряных застежках и шелковую блузку с двойной подстежкой, чтобы прилично было.