– Валентина Фёдоровна, – со вздохом подсказал Олег. – Учительница математики, завуч по воспитательной части и по совместительству моя мама. Фамилии-то у нас разные, поэтому долгое время никто был не в курсе, что я в родстве с вредной математичкой. Это меня из-за неё Пельменем прозвали, кстати, ну ты же знаешь…

Нина покраснела. Точно. Знает. Воспоминание вспыхнуло, как отблеск молнии, и озарило затерянный в подсознании уголок памяти.

Звонок с урока прозвенел на минуту позже, не успев спасти «плавающую» у доски Ритку.

– Вынуждена поставить три, – ручка в учительских пальцах неумолимо нависла над клеточкой в журнале.

– Ну, Валентина Фёдоровна, у меня же тогда в четверти тоже тройка будет, – Рита скривила лицо, готовясь пустить слезу.

– И ты об этом прекрасно знала, – спокойно сказала учительница, выводя каллиграфическую тройку напроти фамилии «Вышегородцева».

– Валентина Федоровнааа, – заканючила Ритка, – пожалууйстааа, – звонок заглушил нытье, но она упрямо стояла у учительского стола и что-то говорила.

Нина смотрела на подругу, прекрасно зная, чем обычно кончался этот спектакль. Рита брала учителей измором, ходила хвостом, рассказывая небылицы и давая обещания, которые не собиралась выполнять.

– Пять минут позора – и я с четверкой, – повторяла она свою мантру, – уж лучше, чем сидеть и зубрить всю эту школьную чушь, которая в жизни вообще не нужна.

Каждый раз, когда подруга добивалась успеха, выпрашивая оценку, Нина чувствовала мучительный стыд, смешанный с презрением к бесцеремонной Ритке, к шедшим у неё на поводу учителям и к себе – за свое молчаливое пособничество этой круговой поруке.

Не обращая внимания на Риту, не собиравшуюся покидать пост у стола, Валентина Федоровна объявила, что урок закончен. Класс загудел, как растревоженный улей. Ученики потянулись к выходу. Через распахнутую дверь в кабинет просачивался безумный шум перемены.

– Веретенников, задержись на минуту! – Валентина Фёдоровна окликнула уже выскочившего было за порог Олега. Тот неохотно подчинился. Учительница встала, обошла застывшую, как соляной столб, Ритку: – Вышегородцева, твой почетный караул тройку в четверку не превратит, – она сделала шаг навстречу вызванному Веретенникову и тихо сказала: – Сегодня педсовет. Приду поздно. На обед отвари пельмени.

Уши Олега полыхнули, он затравленно посмотрел на Ритку, ехидно улыбающуюся за спиной Валентины Фёдоровны. С этого момента Олег Веретенников и превратился в Пельменя, обреченного вариться в отдельной кастрюльке. Водить компанию с учительским сыном одноклассники перестали. С легкой подачи обозленной Ритки, конечно.

Нина приложила ладони к горящим от воспоминания щекам и робко глянула на Олега, гипнотизирующего аппетитные пирожки.

– Прости меня, а?

Одноклассник прервал сеанс гипноза и воззарился на Нину:

– За что?

– За школьные годы чудесные… – с усилием выговорила она. – Стыдно так… Прозвища дурацкие… Да и вся эта детская жестокость…

– Ты-то здесь при чем? Да и вообще – дело прошлое, – он взял с тарелки пирожок, откусил сразу половину и в экстазе закатил глаза.

Его добродушное удивление поразило Нину. Её собственная привычка мариновать обиды, как зимние заготовки, но при этом делать вид, что их нет, теперь казалась глупой и наивной. Сидящий напротив водитель автобуса с наслаждением поглощающий пирожки был явно доволен жизнью, несмотря на травмы прошлого.

– Ты давай налетай, – Олег подвинул тарелку, – а то прозрачная какая-то…

Нина вдруг поняла, что со вчерашнего дня ничего не ела. Утренний кофе не в счёт. Она взяла пирожок. Он был горячий, вкусный и очень похож на домашний, с луком и яйцом. Такие делала когда-то бабушка. Нина жевала пирог и вдруг поняла, что так спокойно не чувствовала себя уже очень давно. Может даже со времён тех самых бабушкиных пирогов.