Ругон звучно рассмеялся. Его широкая грудь заколыхалась. Он взял письмо, отнекиваясь. Но, взглянув на первые строчки, закричал:

– Это потерял маленький д’Эскорайль!.. Беда, просто, с этими бумажонками! Трех строчек от женщины достаточно, чтобы погубить человека.

Сжигая письмо, он прибавил:

– Знаете, Делестан, берегитесь женщин!

Делестан повесил нос. Он вечно находился в каких-нибудь женских тисках, а в 1851 году чуть было даже не скомпрометировал из-за женщины своей политической карьеры; он обожал тогда жену социалистического депутата, и, чтобы понравиться мужу, зачастую вотировал с оппозицией против Енисейского дворца. Поэтому второе декабря было для него ударом обуха по голове. Он заперся на два дня, растерянный, уничтоженный, трясясь, что вот, вот его арестуют. Ругону пришлось выручать его из беды. Он посоветовал Делестану не соваться на выборы и свез в Елисейский дворец, где выпросил для него место в государственном совете. Делестан, сын виноторговца в Берри, бывший присяжный поверенный, владелец образцовой фермы близь Сент-Менегу, был миллионером и жил в улице Колизе в очень изящном доме.

– Да, берегитесь женщин! – повторил Ругон, останавливаясь на каждом слове, чтобы заглянуть в различные дела. – Если женщина не наденет вам короны на голову, то накинет петлю на шею… В наши годы, видите ли, надо оберегать сердце так же тщательно, как и желудок.

В эту минуту в передней поднялся большой шум. Послышался голос Мерля, защищавшего дверь. Но маленький человечек ворвался в комнату, говоря:

– Я хочу только пожать ему руку, черт побери!

– А, дю-Пуаза! – вскричал Ругон, не вставая.

Приказав Мерлю, сильно размахивавшему руками в знак извинения, запереть дверь, он спокойно проговорил:

– Я полагал, что вы находитесь в Брессюире… Значит под префектуру бросают подчас, как старую любовницу?

Дю-Пуаза, худощавый, с рысьей мордочкой, с очень белыми, но неровными зубами, слегка пожал плечами.

– Я приехал сегодня в Париж по делам и рассчитывал вечером побывать у вас в улице Марбёф. Я собирался у вас отобедать… Но когда я прочитал «Moniteur»…

И, придвинув кресло к бюро, он уселся напротив Ругона.

– Скажите, что все это значит? Я приехал из провинции… Правда, до меня доходили кое-какие слухи, но я и не подозревал… Почему вы мне не написали?

Ругон в свою очередь пожал плечами. Было ясно, что дю-Пуаза в провинции узнал об опале своего покровителя и прискакал, чтобы поглядеть, нельзя ли уцепиться хоть за соломинку. Он поднял свои густые ресницы, зорко поглядел на него и сказал:

– Я хотел сегодня вечером писать вам… Подавайте в отставку, мой милый.

– Мне это только и нужно было знать; я тотчас подам в отставку, – отвечал дю-Пуаза просто.

Он встал и начал что-то посвистывать. Прогуливаясь небольшими шагами, он увидел Делестана на коленях на ковре, среди целого столпотворения картонов, и молча подошел пожать ему руку; потом вынул из кармана сигару, которую зажег на свече.

– Курить можно, так как мы переезжаем на новую квартиру, – проговорил он, снова усаживаясь в кресло. – А весело это переезжать на новую квартиру!

Ругон углубился в кипу бумаг, которые перечитывал с глубоким вниманием. Он старательно сортировал их, сжигая одни, откладывая в сторону другие. Дю-Пуаза, закинув назад голову, пускал тонкие струйки дыма, следя за его работой. Они познакомились друг с другом за несколько месяцев до февральской революции. Оба жили тогда у г-жи Мелани Коррёр в меблированных комнатах, в улице Ванно. Дю-Пуаза квартировал там в качестве земляка; он так же, как и г-жа Коррёр, родился в Куланже, маленьком городке Ниорского округа. Отец его, судебный пристав, отправил его изучать юридические науки в Париж, куда присылал ему сто франков в месяц, хотя и нажил кругленькое состояние ростовщичеством. Богатство старика казалось настолько необъяснимым, что даже утверждали, будто он нашел клад в старом шкафу, описанном у неисправного должника. В первые времена бонапартистской пропаганды Ругон утилизировал этого худощавого малого, с яростью проедавшего свои сто франков в месяц и улыбавшегося бедовой улыбкой; они участвовали заодно в самых щекотливых операциях. Позднее, когда Ругон пожелал вступить в законодательное собрание, дю-Пуаза поручено было взять с боя его избрание в департаменте Двух Севров. Затем, после государственного переворота, Ругон в свою очередь поработал для дю-Пуаза и добился назначения его подпрефектом в Брессюир. Молодому человеку, насчитывавшему всего каких-нибудь тридцать лет, хотелось покичиться на родине, в нескольких верстах от отца, скупость которого терзала его с самого выхода из гимназии.