Он внезапно прижался лбом к моему виску и усмехнулся. Страшно, некрасиво – между зубов скопилась кровь, похожая на красную окантовку. Щеки под моими ладонями напряглись.

– Что теперь будет? – спросила я. – Скажи, не скрывай. Умоляю.

Эмиль ухмылялся, как безумец и молчал.

– Эмиль, – ласково прошептала я. – Скажи мне.

Словно нехотя, через силу, он перестал улыбаться.

– Ничего хорошего, – признался он. – Если этот урод честно меня не сдаст, проживу немного дольше. Я важных персон убил, Яна. За ними обязательно приедут. Мне не выкрутиться.

Эмиль не выдержал и рассмеялся. Не обращая внимания на спазм в горле, я сглотнула. Я знала, почему он себя так ведет, знала, почему смеется, говоря о скорой смерти.

Потому что это действительно глупо. Столько пережить, уметь держать лицо в любой ситуации – он ведь даже под пытками продолжал увиливать и хитрить. И сорваться теперь, чтобы убить того, кого нельзя убивать.

Но он не мог поступить иначе. Я его знаю, моего Эмиля. Единственного, кто разбудил во мне чувства.

Не нужно было с ним целоваться. Но я сама дала слабину.

Теперь руки Эмиля жадно мяли спину, под его напором я почти легла на теплый капот джипа. Он вдавил меня в решетку радиатора – пыльную и облепленную насекомыми. Мне хотелось обнять его, пальцами зарыться в волосы, но я оперлась на капот – теперь руки грязные. От эмоций и адреналина у него снесло крышу.

Я надеялась, что Андрей не видит это из окна.

Эмиль отпустил меня, хорошо помяв.

– Садись в машину, – кивнул он, устраиваясь за рулем.

Я попыталась поймать его взгляд, но тщетно – он закрылся. Лицо стало неприветливым, с напряженным ртом, словно ему горько.

Я села на пассажирское сиденье. За всю дорогу мы не проронили ни слова: Эмиль следил за дорогой, я рассматривала витрины в боковое окно.

Болезненная грусть выкручивала нутро. Я вспоминала, как мы жили раньше: точно так же я смотрела по сторонам и мечтала о свободе. Теперь мне нестерпимо хотелось в прошлое, когда все можно было наладить, просто ни в ком из нас не нашлось великодушия для первого шага. Эмиль прав: все могло сложиться иначе. Он так часто это твердил, но поняла я это сейчас.

Говорят, сожаления отравляют жизнь, как ничто другое. Как они правы, черт возьми.

Эмиль проводил меня до двери. Я думала, расставание будет долгим и сладким – во дворе у Андрея он с таким упоением меня целовал, но Эмиль выглядел сосредоточенным и отстраненным.

Я неловко поправила сумку и загремела ключами. Обними меня. Пожалей меня… У меня совсем не осталось душевных сил.

– Завтра позвоню, – Эмиль холодно поцеловал меня в лоб и ушел.

Я вздохнула и открыла дверь. Сиюминутная слабость исчезла, оставив чувство одиночества. Оно мне прекрасно знакомо. С ним можно жить.

На кухне я включила свет, бросила сумку на стол и села. Некрасиво, с раздвинутыми коленями, слово была в брюках.

У меня проблемы важнее, чем предаваться отчаянию. Если за убитыми приедут из Москвы, мы все крупно влипли.

Вернее, Эмиль влип.

Я пододвинула к себе забытый на столе ежедневник. Сегодня я планировала поговорить с Павлом Павловичем, очертить круг знакомых убитого, а такое чувство, словно сто лет назад.

Андрей и Эмиль спрячут тела, отмоют свой замызганный кабинет и, как всегда, ничего мне не скажут. Вампиры неохотно делятся личным, это закрытое общество, в которое меня до сих пор пускали со скрипом.

Но я могу помочь по-другому: найду убийцу Олега Касьянова, всажу в него пару обойм, а потом предъявлю, как убийцу столичных гостей. Других вариантов нет – остальные еще неправдоподобнее. Андрей неправ: нельзя сделать вид, что они испарились по дороге. В это никто не поверит.