И хоть она ни на секунду не забывала, что у Романа Евгеньевича к ней исключительно деловой интерес, а у неё к этому празднику — личный, глоток шампанского придал уверенности, драматически камерный баритон Гомельского — настроения, а бесподобная волевая ямочка у него на подбородке — нотку искушения.

И капелька этого безумства в горькой настойке реальности придавала какого-то шального куража даже невинному детскому празднику.

Пусть Марина была на нём всего лишь незаметной гостьей, она всё словно пропускала через себя, переживая и радуясь вместе с маленькой девочкой, для которой и было устроено это первое настоящее торжество.

Шумное детское веселье началось со спектакля. Детишки разных возрастов на руках у родителей, рядом и без них, смотрели, затаив дыхание на умело паясничающих актёров. Волновались за незадачливого зайчишку, кричали, прогоняя хитрую лису, смеялись над неуклюжим медведем, радовались счастливому спасению зверушек.

Продолжился первый Дианкин юбилей торжественной раздачей торта. Над ним, большим, многоярусным, воздушным щёлкали вспышки фотоаппаратов, когда она удивлённая смотрела то на папу, то на маму, а те вдвоём дружно задували её первую свечу.

А потом начались игры, разные забавы и конкурсы с аниматорами.

У Марины чуть сердце не остановилось, когда в «каравае» Диана неожиданно выбрала её. И пока, не веря своему счастью, играла с малышкой, не замечая больше ничего вокруг, кроме её счастливых глазок, к ней подсела Елизавета Гомельская.

Это была их первая настоящая встреча.

Встреча, которой с момента получения приглашения, Марина боялась больше всего. Всё же Лиза мать этой девочки, что так похожа на Маринину дочь. Мать, что кормила её, пеленала, сидела бессонными ночами у её колыбели, видела, как прорезался первый зубик, утешала, когда та плакала, расчёсывала кудряшки, целый год и днём и ночью была рядом.

Мать — это не просто женщина, что нянчится с ребёнком. Ведь она тоже носила дитя под сердцем, тоже в муках рожала, и её ли вина, если окажется, что произошла ужасная ошибка. Но пока Марина не была ни в чём уверена, она боялась об этом даже думать.

— Ой, а я вас помню, — и не подозревая какие мысли роятся у гостьи в голове, радостно заявила Елизавета Гомельская.

— Правда? — едва дыша, повернулась Марина и стиснула зубы, когда Диана тут же с трудом, но потянула подаренного зайца к маме.

— Вы же с «Вест-Иста»? — беззаботно и как-то рассеянно спросила Лиза. — А я всё смотрю и думаю: откуда я вас знаю? Вам всё же удалось достать приглашение? — она равнодушно посмотрела на игрушку, что ей показывала дочь. — Спасибо, малыш. Играй сама, — и отставила в сторону эту гору розового плюша. — Да, можно его покормить, — кивнула она, когда Диана ткнула пальцем в вышитый рот, словно спрашивая её разрешения, и снова повернулась от ребёнка к Марине, ожидая ответа.

— Мне прислал ваш муж, — безошибочно угадывая, что госпожа Гомельская приняла Марину за рядовую сотрудницу компании, решившую всеми правдами и неправдами попасть на анонсированную грандиозную вечеринку, не спешила представляться Марина.

— Правда? Ой, он мог. Он такой добрый, — как-то беззлобно и просто поверила Лиза и принялась болтать с Мариной как с лучшей подругой, ничуть не смущаясь, что видит её второй раз в жизни, и что они, видимо, из разных слоёв.

Не чувствовалось в ней ни утончённого высокомерия, ни снисходительного превосходства, даже фальшивого «да я такая же, как ты» в словах этой красивой девушки Марина не уловила. А жаль. Так хотелось, чтобы она оказалась плохой. Как минимум, бессердечной крашеной стервой, как максимум, безмозглой дурой. А ещё лучше, чтобы вовсе была не жертвой роковой ошибки, а подмену мёртвого ребёнка на живого устроила сама. Чтобы посмотрела на Марину и испугалась. Узнала. Почувствовала угрозу, опасность, неизбежность расплаты. Тогда Марина всё поняла бы без слов, без тестов и возненавидела бы её всеми фибрами души. Заранее. Авансом.