Дождавшись, пока компьютер отключится окончательно, подхватываю сумку, пакет, полегчавший на одну банку – смородиновое решила оставить на работе – бреду к выходу.

– Отработала? – провожает меня Пал Палыч.

– Ага, – киваю, – хорошей вам смены.

Сторож провожает меня, запирает за мной дверь, а я иду по тихим вечерним улицам и мысленно проигрываю «Песнь Сольвейг». Раз за разом. Люблю хрустальную музыку Грига.

– Эй, красавица, – я не сразу понимаю, что меня кто-то окликает, и не сразу замечаю, что по дороге, следом за мной, ползёт хищная чёрная машина, большая и страшная, – поехали кататься… – из окна высовывается неприятная физиономия, пересечённая жутким шрамом.

Ненавижу такие ситуации. Всегда теряюсь, паникую и не понимаю, как быть.

Решаю – вежливой, чтобы не дразнить.

– Извините, я уже почти пришла. Мне домой надо.

– Не, малыш, – вроде бы добродушно говорит мордоворот со шрамом, – лучше сама садить. По-хорошему.

Я, как назло, дохожу до перекрёстка, и сейчас автомобиль перегораживает мне путь и останавливается. Двери открываются и внутри авто я вижу ещё пару таких же амбалов.

Оглядываюсь.

Улица пуста, но можно развернуться и побежать назад к школе, спрятаться под защиту Пал Палыча. А там он полицию вызовет.

Хотя… я и сама могу…

А что я им скажу?

– Не дури, малыш, – продолжает диалог шрамированный, – нам босс сказал с тобой пока нежными быть. Не хотелось бы его огорчать.

– Босс, к-какой б-босс? – голос дрожит от ужаса. Я все эти четыре года жила тихо, как мышь. Как я могла досадить какому-то там боссу? Что происходит? Наверное, они ошиблись…

– Эдуард Хмуровский… – уточняет амбал.

Я только хочу выпалить, что не знаю никакого Хмуровского, как память услужливо подсовывает разговор девятилетней давности, в котором Лар отчитывал отца за то, что тот сунулся к какому-то Хмуровскому…

И от понимания – кто передо мной – накрывает такой паникой, что темнеет в глазах…

– Вижу, поняла, кто тебя позвал, – радуется верзила со шрамом, – он говорил, что ты умная… Садись, поехали, малыш. Пора платить по отцовским долгам…

11. – 9 –

Я сижу между двумя мордоворотами и смотрю прямо перед собой, боюсь даже дышать. Обнимаю и прижимаю к себе пакет с пирожками, словно спасательный круг.

Пытаюсь продумать и простроить линию разговора с этим Хмуровским, но мысли упрямо разбегаются в разные стороны. Не хотят собираться в связный текст. Правильно, я ведь выложилась вся в сценарии и копила силы на реферат. А на новой, непривычной для него, задаче мозг просто подвис.

Некстати ещё замечаю, как мои сопровождающие голодно косятся на меня и шумно сглатывают. Но когда, наконец, собираю плывущие мозги в кучу и анализирую взгляды, понимаю – смотрят не на меня, а на ношу в моих руках.

Вот я идиотка! Салон же полон аромата домашней выпечки, за окном уже поздний вечер, а мужики неизвестно ели ли – бандитская доля ведь тяжела.

Я не вдумываюсь в абсурдность подобных размышлений, нет, лезу в пакет, отчётливо понимая, что мне, скорее всего, его содержимое уже не пригодится, достаю пышные ароматные пирожки и протягиваю сидящим рядом мужчинам:

– Будете?

Они смотрят на меня… странно.

Я же натужно улыбаюсь и продолжаю совать одному из них выпечку под нос.

– Да берите, берите… У Марии Николаевны лучшие пирожки на свете!

Бандюги уже натурально пускают слюни. Один не выдерживает – обращается к тому, со шрамом, что сидит впереди:

– Лыс, ну можно, а? Жрать хочется – сил нет!

Шрамированный кивает:

– Только если со мной поделитесь! – в голосе звучит мягкая ирония. – Угостишь, красавица?

– Конечно, – торопливо достаю ещё один «лапоть» и протягиваю ему, а следующий – молчаливому водителю, – кушайте! Негоже мужчинам голодными быть!