Притихла. Хрупкая такая. Снова напоминаю себе, что я животное. Подтягиваю девочку ближе и спускаю со стола.

— Усаживайся. Сейчас омлет сварганю.

И замолкаю, глядя, как она нерешительно мнется, пытаясь прикрыть ладошками трусы и водит ногой по полу в поисках своей одежды.

Дьявол. Опускаюсь на корточки, беру в руку шортики.

— Ногу подними. Помогу одеться.

— Я сама могу, — тихо выдавливает она.

— Я устал сегодня, как черт. Давай ты не будешь спорить, а сделаешь то, что я прошу, — требую, изучая ее лицо снизу вверх.

Аня закусывает губку. Нащупывает пальчиками край столешницы. Опирается. Приподнимает ногу. Скольжу глазами вниз по идеальному телу. Цепляюсь взглядом за мокрое пятнышко на хлопке. Цепенею, проглатывая желание. По затылку разбегаются мурашки. Понравилось, значит? Уж мне ли не знать, что эта невинная малышка куда горячее, чем хочет казаться. Может, она меня и не помнит, зато очевидно, что ее тело привычно откликается на мои прикосновения.

Тяну шорты по стройным ножкам. Аня пытается перехватить резинку. Игнорирую, продолжая как бы невзначай гладить ее нежную кожу костяшками пальцев. Наслаждаюсь россыпью мурашек на ее бедрах.

— Я, — задыхаясь, шепчет она, — не... Не настолько беспомощная.

Так сильно смутил? Или все же обиделась? Надо бы помягче. И без того ей досталось.

— А я и не о тебе сейчас забочусь.

Выпрямляюсь в полный рост и зависаю. Не хочу отходить. Не касаюсь ее, но чувствую жар ее тела. И она тоже, судя по тому, что не шелохнется. Ее рваное дыхание опаляет мою грудь. Невидящий взгляд мечется из стороны в сторону.

Осторожно прихватываю подбородок, желая успокоить.

— Ты меня не бойся, Анют, — нагло вру. Ведь сам не уверен, что ей действительно нечего бояться.

Изврат! По ходу, я в натуре перебрал.

— Д-дело не в вас, — выдыхает она.

— Себя тоже не бойся, — продолжаю я, хотя разум и вопит, чтобы я заткнулся. — Мы знакомы несколько ближе, нежели обычные коллеги. Поэтому то, что ты могла почувствовать рядом со мной, — вполне естественно.

Вот черт. Все же ляпнул. Теперь невесть что она себе надумает. Но если объясню все как есть, могу только усугубить. Так и знал! Хмурюсь, замечая в голубых глазах слезы.

— Ну чего ты? — стараюсь говорить мягко, чувствуя вину за ее слезы.

В ответ лишь отрицательно мотает головой.

Хм-м. Ладно, по ходу дела разберемся.

Усаживаю плаксу на стул перед столом. Достаю сковороду. Включаю плиту и начинаю разбивать яйца в миску.

— Сейчас за едой мне все по порядку и расскажешь.

— Так я вроде уже все... — начинает она, пытаясь не плакать.

— Значит, не все, раз я не понимаю, чего ты ревешь, — перебиваю я.

Губы надула. Руки на груди сложила и развернулась на стуле, явно давая понять, что не планирует откровенничать с едва знакомым и вовсе не вспоминаемым человеком.

Так и сидит, пока я готовлю для нас сильно запоздавший ужин. Но я вижу, что она плачет. Хоть и норовит отвернуться от меня.

— Если не расскажешь, омлет в одно лицо съем, — беззлобно угрожаю я, заканчивая с готовкой.

— Да и так же все понятно! — взрывается вдруг она. — Я жалкая такая! Настолько беспомощная, что даже будь вы вором, ничего не остается, как поверить вам на слово!

— Ну, во-первых, я не вор. Этот дом точно мой. Иначе что бы я в душе делал? Когда я целовал тебя, я весь мокрый был, помнишь?

Вижу, как ее щеки румянцем покрылись, поэтому тут же пытаюсь свести все к шутке:

— Разве что так впечатлился итальянским мрамором в ванной, что не устоял, — смеюсь я беззаботно, а сам на девчонку поглядываю. — Ну и во-вторых, в моих глазах ты выглядишь далеко не жалкой.

— А какой... — случайно вырывается у нее. Аня тут же закусывает губу. Выпрямляет спину и все же решается: — Какой вы меня видите? Я даже в зеркало посмотреться не могу. — Похоже, ей и правда интересно.