Возвращаюсь домой на автобусе. Несколько остановок, и я уже возле своего подъезда. Поднимаюсь на четвертый этаж и вдруг замечаю, что за мной идет какой-то парень в капюшоне. Я ускоряю шаг, бегу, на каблуках и в платье, подол которого запутывался в ногах. Спотыкаюсь несколько раз, чуть ли не падаю, но все же успеваю открыть дверь квартиры запасным ключом, который находился под ковриком, поскольку свой я забыла в ресторане. Забегаю внутрь, закрываю дверь на несколько замков и прижимаюсь к ней, заглядывая в глазок. Парень прошел мимо, выше, на пятый этаж, и я облегченно выдыхаю, приседая на корточки.
Чуть сердце не остановилось. Думала один из коллекторов подкараулил, попалась. Пронесло…
– Ян?! – слышу голос папы из комнаты. – Это ты?
– Да, пап, – отвечаю, восстанавливая дыхание и поднимаясь на ноги. Нужно брать себя в руки. Пережила, ничего не случилось, а значит повезло: как в случае с Соболевым, так и с мнимым преследователем. У меня совсем уже крыша поехала. Везде вижу этих коллекторов! Везде мерещиться преследование!
Захожу к отцу, приближаюсь к его кровати и умещаюсь на краешек.
– Что-то ты рано… – замечает он.
– Сегодня так вышло… – только лишь говорю. – Поправить подушку? – спрашиваю, но он отрицательно качает головой.
– Мари только ушла. Она все сделала, не волнуйся, – успокаивает меня папа. Он всегда называл Марью Ивановну «Мари», и женщине это нравилось. Они такие милые, когда вместе. Женщина была настолько щепетильна в ухаживании за отцом, что мне практически ничего не оставалось делать. Она тоже в некой степени была одинока, а крепкая любовь до аварии так никуда и не делась, несмотря на инвалидность отца. Вот это настоящие чувства!
– Ты как? – спрашиваю, взяв его за руку.
– Хорошо. Лежу себе, бока наращиваю и ничерта не делаю, а вокруг меня кудахчут две красивые женщины. Разве может быть жизнь лучше? – смеется он. Никогда не впадал в депрессию и старался поддержать меня.
Я грустно качаю головой, но дарю папе ответную улыбку. Пытается быть оптимистом, но я-то знаю, какого ему на самом деле.
– Я люблю тебя, пап, – шепчу, прижимаясь к его груди.
– И я тебя, милая! – отвечает он, потрепав меня по волосам. – Ты такая красивая… Впервые вижу тебя в платье, – замечает, и мне с болью сдавливает грудную клетку.
У меня не было выпускного, не было бала и прочего: денег на это не хватило. Когда другие веселились, прощались и встречали рассвет, я сидела дома и плакала. Не потому что не могла себе этого позволить, а потому что на том выпускном балу все равно не было бы никого.
Я отстраняюсь от него и смущенно смеюсь.
– Забыла переодеться…
– Мне бы хотелось, чтобы у тебя было больше таких радостей. Ты в том возрасте, когда хочется много красивой одежды, косметики, украшений…
– Это не про меня, – лгу, потому что часто смотрю на витрины магазинов с одеждой и всякими безделушками. И хотя не совсем умею пользоваться косметикой, подбирать украшения, не понимаю, как правильно наряжаться, поскольку мама умерла слишком рано, все же, наверное, желание красивых нарядов у меня в крови, как у обычной юной девушки. – У меня все есть, – заверяю его.
Отец качает головой и плотно прикрывает веки, словно от боли. Затем виснет длительная тишина, после которой он больше не возвращается к этой теме.
– Иди поешь и ложись спать. Завтра опять на работу в кафе, – напоминает.
Целую его на прощание, желаю спокойной ночи и ухожу в душ. Мне хотелось скорее смыть с себя прикосновения и запах Соболева, который, казалось бы, внедрился в меня и ощущался везде. Этот запах не был противным, скорее наоборот приятным, и это раздражало, поскольку так не должно быть. Это неправильно. И вообще я просто хотела скорее забыть этот день, его прикосновения, темный взгляд, ту дрожь, которую во мне вызывал мужчина. Я хотела забыть все, но у меня не получалось ни на мгновение, потому что впервые испытывала подобные эмоции, желание, а также страх с примесью возбуждения. И это было так необъяснимо…