– Мне нужно снять деньги, – объясняю, – в банкомате, тут недалеко. Я скоро вернусь.

– Еще чего?! – рявкает мужчина. – Одну я тебя не отпущу!

Он идет к выходу, я семеню за ним. Достаю из сумки банковскую карту, машинально хватаю ключи от квартиры и запираю двери. Каждое движение дается с трудом. Руки дрожат, коленки подкашиваются. Если Карен меня не убьет, то у меня есть все шансы упасть и покалечиться по пути к банкомату.

Мы выходим во двор.

– Я подвезу, – Карен бесцеремонно заталкивает меня в машину, швыряя на сидение. Сам обходит автомобиль и садится в водительское кресло. – Говори, куда?

– Тут пара кварталов всего, вон туда, – показываю пальцем направление.

Машина резко трогается с места, цепляюсь пальцами в обивку сидения. До банкомата мы долетаем в считанные минуты.

– У тебя пять минут, – пробасил громила, – и только попробуй удариться в бега! Зарежу.

Испуганно киваю. Выпрыгиваю из авто и несусь к банкомату. Снимаю все, что есть на счете, и возвращаюсь к машине. Карен выхватывает из моих рук деньги, швыряет их на сидение рядом с собой и вжимает в пол педаль газа. Машина срывается с места, уезжая, прежде, чем я успеваю осознать, что произошло. Пялюсь ей вслед, вытаращив глаза. И, только, когда она скрывается из виду, понимаю, что стою на тротуаре в одной пижаме, сжимая в одной руке банковскую карту, а в другой ключи от квартиры.

Будто, в насмешку, с неба срываются крупные капли и падают на голову и плечи. Люди разбегаются, прячась от стихии. А мне этого не надо. Дождь освежает, я выдыхаю, подставляя лицо каплям.

Казнь отложена. Сегодня меня никто не убьет. Как же хорошо быть живой.

Альберт.

Еще один дерьмовый день, и не менее ужасная ночь. Лина звала меня, умоляла забрать ее. А потом исчезла. Растаяла у меня в руках, рассыпалась пеплом. И я снова орал, как сумасшедший. Звал ее назад, вернуться ко мне. Хотел столько всего сказать. О том, как мне херово без нее. Как сдыхаю в одиночестве. Как неумолимо и безжалостно хочется умереть.

Снова пустая постель, смятые простыни. Гребаный фонарь бьет в лицо, возвращая в реальность.

Ненавижу эту реальность. Хочется сдохнуть. Вот так, не проснуться, уплыть к любимой на небеса. И не сбегать утром.

Не видеть этот дом. Сад, в котором цветут розовые розы, любимые цветы моей жены. Надо было выкопать их к черту, а не нанимать садовника. Смотрю на них, и ненавижу свою жизнь. Это мое наказание, плата за то, что не спас ее. Не уберег. Не смогу я вырвать чертовы розы. Это все, что осталось.

– Папа! – зовет Алиса, перехватывая у двери.

Малышка проснулась сегодня раньше обычного. В ее детской реальности папа – это не человек, а супергерой, который вечно балует и дарит подарки. Дочка тащит в руке плюшевого мишку, глядя на мня глазами покойной жены. А я, вот кретин!, не успел убраться во взрослую жизнь. Потому, что, как дурак, смотрел на чертовы розы и думал о том, что ненавижу этот маяк убитого рая.

– Алиса, почему не спишь? – поворачиваюсь к дочери.

Она хмурит носик. Точь в точь, как Лина. Одно лицо. Это лицо терзает меня по ночам. А утром я сбегаю в работу, чтобы протянуть до вечера и не сдохнуть.

Но Алиса не понимает всего этого. И это хорошо. Незачем маленькой девочке знать, что ее папаша никакой не герой, а конченный псих.

– Не хочу, – снова хмурится девочка. – С тобой хочу.

Наклоняюсь, подхватывая дочку на руки. Заглядываю в любимые васильковые глаза. Каждый раз, как дежавю, накатывает. В груди ныть начинает. К горлу подступает ком. Ну какой из меня попутчик, милая?

– Со мной нельзя, – говорю девочке. Конечно, нельзя. Я неадекватный. – Ты же знаешь, что папе пора на работу?