– Какой ты у нас, оказывается, апатичный, – нахмурился Дронго. – Значит, тебе на все наплевать?

– Нет, не на все. Но когда ребенка убивают, мне плевать на душевные потрясения убийцы, даже если он был круглым отличником, как ты сообщил мне сегодня утром. Мне нужно, чтобы его посадили на всю жизнь. И чтобы он сдох в тюрьме. Вот какое у меня к нему отношение. И это не апатия, а антипатия. В отличие от твоей симпатии. Извини, но я привык говорить правду. Или ты думаешь, что, если он лезгин и мусульманин, я должен к нему по-другому относиться? Вот я два раза был в Штатах, видел, как там белые американцы посадили себе на голову негров. Что из этого хорошего получилось? Уже даже Буш издал указ, что все привилегии негров нужно отменять. Нельзя оставлять глупых чернокожих в институте только на том основании, что они негры, и не принимать талантливых белых ребят, только потому, что у них цвет кожи как у бывших рабовладельцев. Нельзя! И в нашей стране тоже слишком долго цацкались со всеми этими черными, мусульманами, азиатами. Дружба народов, видите ли. Все это херня, Дронго. Вот ты мой друг, и это я понимаю. Есть у меня друг грузин – Шалва Зедгенидзе, которого я очень люблю и уважаю. Но твоих соплеменников, заполонивших наши базары, я любить не обязан. Они, кстати, меня тоже не особенно любят. Все правильно. Своя рубашка ближе к телу. Ты не согласен? – Костя обернулся к Дронго.

– Смотри вперед, – посоветовал тот. – Тебе не кажется, что нужно вообще уважать людей? И одинаково хорошо к ним относиться, независимо от окончания их фамилии?

– Нет, не кажется. Они меня не уважают, почему я должен себя насиловать? Ничего подобного я не обязан делать.

– А ты не допускаешь, что мы очень скоро окажемся у опасной черты, если все начнут так откровенно не уважать друг друга? Не думаешь, что в огромной многонациональной России такая проблема может разорвать страну, как она уже разорвала Советский Союз?

– Хватит меня агитировать, – поморщился Федяков, – ты у нас прямо-таки заядлый интернационалист. А я тебе говорю, что здесь у нас свои порядки. Мы живем слишком близко к Кавказу, со всеми его чеченцами, осетинами, ингушами и прочими кавказцами. У нас их слишком много: армян, грузин, азербайджанцев. Они сюда бегут от своих проблем. И если они еще станут убивать наших женщин и детей, мы ни перед чем не остановимся. Неужели ты не можешь понять моих земляков?

– Один человек не может представлять весь свой народ, если это, конечно, не президент, – сказал Дронго. – Никто же не требовал убивать всех соплеменников Чикатило, хоть тот был настоящим зверем.

– Это разные вещи. Он убивал всех без разбора. А твой лезгин приехал к нам и убил русскую семью.

– Они, кажется, украинцы…

– Какая разница. Все равно славяне. И ты хочешь, чтобы все молчали…

– Я не знал, что ты так изменился за эти годы, – сказал Дронго. – Поворачивай машину. Я не поеду к вам на ужин, не хочу сидеть с тобой за одним столом. Цветы сам передашь жене.

– А говорил, что не обижаешься, – напомнил Федяков, останавливая машину, – кончай валять дурака, поедем. Шалва тоже у нас будет.

– Не хочу. Ты же не любишь всех чернокожих.

– Ты у нас на особом счету, – попытался пошутить Костя. – Ладно, не дергайся. Я тебе правду говорю, а ты обижаешься. Хочешь, я вообще не буду об этом говорить? Ты же сам первый начал.

– Ладно, поехали, – разрешил Дронго. – Иногда полезно выслушивать и подобные речи, чтобы лучше понимать ситуацию.

– И вообще, давай забудем об этом процессе, – предложил Федяков, трогаясь с места. – Ты к нам в гости приехал, а мы собачимся. Некрасиво как-то.