– Нельзя, – покачав головой, произнёс Егоров. – Устье Дона турки запирали надёжно. Батареи стояли на всех протоках донской дельты, а степь была под рукой у крымских ханов, вассалов османского султана. Попробуй ты эту верфь у моря заложи, спалили бы её на раз.
Девятнадцатого марта хлынули дожди, и в Павловске полк только лишь сделал ночёвку, а уже затемно с утра следующего дня вышел на тракт. Терять время было нельзя, впереди было ещё сто шестьдесят вёрст сильно разбитого пути до Воронежа. В помощь работной команде дополнительно определили по десять человек из каждой роты. Вывозили людей и распределяли по самым сложным участкам дороги, в том числе конными эскадронами. Работа была привычная, и егеря работали споро. Неприятность произошла только лишь при переправе через реку Икорец. Копыто одной из лошадей, запряжённых в сани фуражного обоза, соскочило с настила, и она резко встала, возничий выматерился и хлестнул её что было сил, понукая. Резко рванув, лошадь вынесла повозку с подготовленной дороги вбок. Раздался треск, и сани вместе с ней скрылись в образовавшейся полынье, а в воде барахтался только лишь один ездовой.
– Хватай верёвку! Держись за шест! – голосили подбежавшие штрафники. – Хватайся скорей, дурень, утонешь!
Перепуганный обозный из последних сил ухватился за верёвку, и его голова ушла в воду.
– Тяни-и! – что есть сил рявкнул Кожухов. – Тонет!
На помощь подбежало ещё несколько человек, поднатужившись, егеря́ подтащили воющего ездового к ледяной кромке.
– Ложись! Ползком только, братцы, а то сами провалимся! – рявкнул фурьер. – Там лёд тонкий! Руку давай, руку нам тяни!
Двое подхватили обозного под локотки, а Кожухов изловчился и схватил его за воротник шинели. С матерком, кряхтя и покрикивая, они выволокли бедолагу по льду к настилу.
– Дурень, вам же говорили верхнюю одёжу на переезде с себя скидывать! – выругался, тяжело дыша, Антонов. – А ты ещё и в валенках даже был! Тяжёлое ведь всё в воде, сковывает, утоп бы, как лошадь!
– Оставь его, Наум, видишь, он не в себе, – вытирая мокрое лицо, произнёс Кожухов. – Чудом вытянули.
– Хапучий, – фыркнул сидевший на льду Горшков. – Вон как схватился за верёвку, до сих пор кулаки не разжимает.
– Видать, привык в обозных всё хватать и к себе тянуть, – хохотнув, предположил Балакин. – А ты ему ещё, Назарович, такой горланишь: «Руку давай, руку давай!» Ага, конечно, как же, даст он тебе руку, когда обеими за ту верёвку ухватился!
И все сидевшие у настила расхохотались.
– Ох, начальство бежит, встали, братцы, – вытирая слёзы, проговорил Кожухов. – Сейчас подполковник ругаться будет, что сани утопли. А нам бы костёр скорее нужно развести, мы сами подмокли, а утопленник наш вообще насквозь. Бедолага, видать, отпускать только начало, вон как его трясёт.
Первого апреля, к вечеру, под моросящим дождиком первым в Воронеж зашёл эскадрон Воронцова, роты и полковой обоз втягивались в него по грязи всю ночь. В этом огромном городе егерям надлежало простоять долго.
Глава 3. Домой
– Ваше превосходительство, разрешите! – Приоткрыв дверь, внутрь заглянул Вьюгов.
– Заходи, Семён, – подписывая провиантский запрос, пригласил Егоров. – Подожди немного, сейчас вот только с бумагами закончу – и с тобой обсудим. Так что, ты говоришь, Иван Николаевич? – обратился он снова к стоявшему напротив Коллеганову. – Нашли, где разместить наш заказ?
– Так точно, ваше превосходительство, – подтвердил тот. – В пекарнях купцов Лушникова и Черникова обязались хлеб на весь полк, пока в Воронеже будем стоять, выпекать. И в дорогу на три дня тоже обещали его наготовить. У местных гарнизонных узнавал, так-то они хвалили их, говорят, что купцы серьёзные. У Черникова я пекарню сам глядел, большая, и амбары при ней с мукой. Всё чисто, не заветренно, плесени нет. Завтра с утра к Лушникову пойду.