Она пугливо смотрела по сторонам, поворачивая свою гибкую красивую шею и моргая грустными глазами. Колышущийся вокруг мир зелени не вызывал у нее опасения, но все же что-то ее беспокоило. Прохладная вода манила своей живительной влагой, и лань уже ступила передними копытами в ручей, наклонясь было, чтобы утолить жажду. Но вдруг камень на другом берегу качнулся и пошевелился. Животное встрепенулось, грациозно и пугливо вытянув шею. Оно не стало дожидаться опасности. Так и не напившись, беззвучно колыхнув несколько раз своим невесомым телом, лань скрылась среди зелени.

В тени того самого камня, прислонившись к нему спиной и глядя на воду, сидел наш старик. Он появился там вместе с рассветной дымкой и с тех пор не пошевелился ни разу. Старик думал. Его целью была мягкая меловая скала на берегу, в нескольких километрах от реки. Та самая, которая впадала в море между двумя зелеными долинами.

По бесстрастному выражению лица никак нельзя было угадать ход его мыслей. Грустные и не по-стариковски молодые глаза тоже ничего не выражали. Старик просидел до обеда.

Обычно он появлялся сразу на вершине скалы. Но сегодня было не так.

Тяжело, будто он нес какой-то груз, старик встал и пошел по каменистому берегу вдоль ручья. Преодолев почти треть пути и выйдя на приморскую равнину, он остановился.

– Рош-ха-Никра, – прошептал он сам себе, счастливо вглядываясь вдаль и белозубо, почти по-детски, улыбаясь.

На плоской вершине скалы, нависая над голубым морем, уже виднелся дом.

Старик пошел в его сторону.

Разбушевавшееся море гудело широкими волнами, накатывая их на берег и хлопками ударяя о камни. Над головой кружили чайки. Солнце было в зените. Распахнутое пальто в сорокаградусную жару никак не создавало прохлады, но старик его не снимал. Ему и так было хорошо.

Он наслаждался, оттягивая момент встречи.

Дом стоял в гордом одиночестве почти у самого обрыва уже не первую тысячу лет. Две прибрежные тропы, одна с севера, вторая с юга, как рукава жизни, соединяли его с остальным миром. Внутри скалы, в пробитом еще в древности тоннеле, эти тропы соединялись, связывая два мира.

Сам дом был сложен из добротного средиземноморского камня. Его маленькие квадратные окна смотрели на море. Туда же выходила единственная, переплетенная кованым металлом, деревянная дверь. Второй этаж дома обрамлял открытый каменный балкон. На плоской крыше издавна гнездились голуби, выводя там потомство за потомством и сменяя поколение за поколением. Дом, как и скала, на которой он стоял, подставлял свои бока вездесущим морским ветрам и издалека казался маленькой крепостью.

Подойдя к подножию скалы, старик, слегка склонившись и проводя подушечками пальцев по гладкой поверхности меловых камней, обогнул широкий выступ и стал подниматься по тропе наверх. Кое-где из скалы выбивались пучки зелёной растительности и нежные голубые цветы. Его красивое молодое лицо было наполнено радостью. Разговоры наедине с собой не были его любимым занятием, но сейчас у него не получалось удержаться:

– Семьдесят метров, – засмеялся он и, прищурив один глаз, задорно посмотрел наверх.

Над головой снова собрались чайки, будто это был не старик, а косяк сельди. Недалеко от тропы он заметил растянувшихся на солнце даманов. Всё семейство валялось полубоком, подставляя свои трехпалые, почти человечьи, ладони-лапы солнцу. Завидев старика, один из них, самый крупный, вскочил на все четыре лапы и осмысленным внимательным взглядом осмотрел идущего в гору человека. Потом издал мерзкий высокий звук, и вся компания, подскочив и помахивая увесистыми попами, скрылась в камнях. Они ещё больше развеселили старика.