– Нет, – наконец, призналась я, потому что врать, да еще в присутствии матушки и епископа, пусть и мирского, было бы уж совсем некрасиво. – Простите, сеньор. Мне сказали, что вы – мой брат. Но ваше лицо, как и имя, мне ни о чем не говорит, сожалею…

Кажется, мои слова его сильно расстроили. Он, конечно, постарался это скрыть, но у него не очень получилось.

– Ничего страшного, – сказал он, виновато улыбнувшись. – Меня предупредили, что ты, скорее всего, не вспомнишь. По правде говоря, ты бы и так вряд ли меня узнала, ведь мы не виделись шестнадцать лет.

Мое лицо горело. Господи, кто бы знал, как стыдно мне было в этот момент! Я знаю вы скажете: мне-то как раз стыдиться нечего, ведь я не виновата в том, что все забыла. Но видеть, как этот человек цепляется за спинку кресла, как за последнюю соломинку, как бросает умоляющие взгляды то на монсеньора Салафию, то на матушку Констансу – невыносимо было на это смотреть. И я устыдилась не того, что не помню его, а своего эгоизма. Я так лелеяла свои душевные раны и невозможность вспомнить, кто я есть, что даже не подумала: а каково будет моим близким видеть перед собой чужую женщину, если они вдруг меня найдут?

Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, я собралась с духом, сделала решительный шаг вперед и взяла брата за руку. Вообще-то бенедиктинка не может прикасаться к мужчинам, но на родственников это правило не распространяется.

– Джулио, – тихо сказала я, осмелившись, наконец, назвать его по имени. Он взглянул мне в глаза, и я увидела, что в них снова загорелась надежда. – Я постараюсь вспомнить, правда. Если ты поможешь мне. Ты ведь приехал сюда за этим?

Человек из Ватикана прочистил горло.

– Ну, вообще-то не только за этим, сестра Джанна, – сказал он.

– Что вы имеете в виду, монсеньор епископ? – я с недоумением поглядела сначала на него, а потом – на настоятельницу.

– Сядь, дитя мое, – с несвойственной ей мягкостью произнесла аббатиса. – Нам нужно серьезно поговорить. Это касается твоего дара.

***

Мы поднимались по лестнице на третий этаж, в комнату, где временно остановились мой брат и невестка. Да, у меня была еще и невестка. И если бы ее не было, Джулио никогда бы меня не нашел. Но, честно говоря, я предпочла бы до конца жизни его не видеть, только бы наша встреча не произошла при таких печальных обстоятельствах. Мой брат молчал. То ли не знал, что сказать, то ли думал о своем, то ли хотел дать мне время обдумать недавний разговор в покоях матушки. Беседа вышла крайне неприятной и оставила такой осадок… Знаете, иногда сестры на кухне очень торопятся, чтобы вовремя накрыть стол к трапезе, и не замечают, что вода в бойлере не успела закипеть. И когда наливают чай, на поверхности воды образуется маслянистая пленка. Она очень сильно портит вкус. Такое же вот мерзкое ощущение осталось у меня после встречи с посланником из Ватикана.

– Я бы хотел, чтобы на этот раз у чуда были свидетели, – сказал монсеньор епископ, даже не дав мне прийти в себя после того, как Джулио сообщил, что у моей невестки диагностировали раннее развитие болезни Альцгеймера, и разбираться с этим придется мне. – Насколько я знаю, сестра Джанна обычно работает с прихожанами при закрытых дверях?

– Совершенно верно, монсеньор, – ответила матушка Констанса вместо меня.

– Значит, никто не видел, как именно она исцеляет больных?

– Сестра Джанна молится.

– Но кроме нее и больного в церкви никого нет в это время?

– Обычно также присутствует кто-то из членов семьи пациента, монсеньор. Но, полагаю, их свидетельства вы не примете в расчет?

– Боюсь, что нет, сестра Констанса, ибо нельзя исключать, что они могут попасть под влияние…