Я зажгла сигарету и снова втянула в себя дым. За спиной послышались шаги, а затем они остановились рядом со мной, и их обладатель сел рядом.

– Мейзи, давай я отвезу тебя домой? – осторожно предложил Вилсон.

Я выпустила дым.

– Я сама, – низким голосом ответила я, который стал таким после многочисленных сигарет.

Вилсон смотрел на мои дрожащие руки и анализировал мой внешний потрепанный вид.

– Ты можешь потерять контроль над управлением, – настаивал он.

– Я сама, – повторила я уже раздражительнее.

Вилсон вздохнул, не рискуя больше пытаться уговорить меня. Он просто смотрел на меня и не знал, как помочь. А я не ждала того, чего просто не существует в данной ситуации. Как можно помочь человеку, у которого три часа назад рухнула жизнь, словно карточный домик, стоило увидеть близкого человека мертвым? Если только возродить его. Иного варианта нет. Утешение, поддержка, слова – это все косвенное, являющееся только способом попытки помочь.

Эта попытка только сильнее усугубляет и так подрывное состояние, когда ты еле сдерживаешься, чтобы не заорать в пустоту или на того, кто ближе всех и пытается поддержать. Когда у тебя боль вселенских масштабов помещается в душе и застилает там все собой. Когда тебе просто хочется лезть на стену или вырубиться до тех пор, пока эта боль не исчезнет и перестанет терроризировать все естество.

Но когда теряешь единственного родного человека, ощущения внутри еще хуже. Здесь уже мало слова «боль». Этим словом не описать того урагана, что поднимается у меня в душе на данный момент. Когда хотелось улыбаться только ради этого человека. Когда есть к кому приехать и поговорить. Когда этих людей объединяет общая боль и они могли поддержать друг друга. Когда смысл был только в этом человеке. Когда ярко жить хотелось только ради…нее.

Я прикрываю глаза и судорожно выдыхаю.

– Может тебе стоит поплакать? – предлагает мой друг, который продолжает молча сидеть рядом.

– Поплакать, – усмехнувшись повторила я. – Поплакать… А ей слезами не поможешь теперь, – ответила я на предложение Вилсона, повернув к нему голову. – И мне это тоже не поможет. Знаешь, что мне поможет? Когда я посмотрю в глаза убийце и как следует прибью его. Вот тогда мне станет немного легче.

– Мы взяли его.

Я удивленно произнесла:

– Уже?

– Это хозяин квартиры, в которой мы нашли Дженни. Нож принадлежит ему и на нем его отпечатки. Он спал, сидя на кухне, в нетрезвом виде.

Я нахмурилась и начала анализировать слова Вилсона остатками своего здравого рассудка, часть которого способна действовать немедленно, но другая часть требует сна.

– То есть вы взяли его только потому, что он находился в своей собственной квартире и бухал там? – уточнила я.

– Он первый и главный подозреваемый, – пожал плечами Вилсон.

– А меня ты не хочешь опросить? Я была последней, кто видел Дженни живой. – Я сглотнула, когда почувствовала сильный укол боли в сердце после своих слов. – С меня нужно начать, а не радоваться, что взяли подозреваемого, и он теперь точно виноват, потому что против него все доказательства.

Я втянула в легкие дым и потушила сигарету на ступеньке между ног, выпуская дым.

– Я думал, тебе нужно время, чтобы прийти в себя, и не тревожить…

– Вилсон, – перебила я его. – Плевать, что чувствует человек, у которого убили близкого человека. Твоя работа найти убийцу и начать работу немедленно. Пусть даже я реву, но опрашивай, добивайся. Это для меня нужно, – эмоционально проговорила я, на последних словах ударив себя ладонью по груди. – И не важно, что мы друзья. Будь жестче, ты в полиции служишь.

Я поднялась на ноги. Желание найти убийцу добавляет мне сил и заставляет забыть о боли от потери.