Эффект ореола Кристина Янг

Мы все носим маски, и приходит время, когда мы не можем снять их, не затронув собственной кожи.

Андре Бертье.

Мейзи

Звук принтера жужжал непрерывно в ушах, когда из него выходили множество бумажек с ходатайствами следователю. Только этот звук способствовал удержанию моего сознания в реальности, когда я практически не моргая смотрела на фотографию, выставленную на моем столе в нежной белоснежной рамке. Я старалась не проникать в свои яркие и теплые воспоминания, поскольку они, несмотря на свой благоприятный характер, причиняют моему сердцу боль.

Воспоминания, на самом деле, такая странная штука. Они непредсказуемые и не поддаются логическому объяснению. Когда воспоминания несут положительный характер, мы должны улыбаться, но бывает и так, что грустишь. Кажется, что воспоминания самое сильное человеческое явление, которое не подавить и не взять под свой контроль. Их невозможно избежать, хотя иногда очень хочется.

Я касаюсь подушечками пальцев холодного стекла, которое защищает фотографию от внешних воздействий, и замечаю, как начинает трястись моя рука. Резко отдергиваю ее, будто неожиданно обожглась о кипяток и сжимаю в кулак, убирая под стол. Тяжело вздыхаю и закрываю глаза, чтобы не видеть эти счастливые лица семьи.

Они такими радостными больше не будут никогда.

Закрываю лицо дрожащей ладонью, чувствуя противный укол в носу. Надавливаю пальцами на глаза, заталкивая обратно соленую жидкость, которую я не люблю ощущать на своих щеках. После нее на них остается противное ощущение липкости и жжения.

Открываю глаза и поворачиваюсь на своем крутящемся кресле, чтобы забрать с принтера распечатанные документы.

Смотрю в панорамное окно, замечая, что начинает вечереть. Скоро Нью-Йорк начнет освещать себя искусственным светом, чтобы продолжить активную, но уже ночную, жизнь.

Я снова возвращаюсь к своему столу и начинаю распределять документы по файлам.

Если начинает вечереть, значит мне вскоре пора выходить из офиса. Я бросаю взгляд на настенные часы, часовая стрелка которых уже на шестерке.

Быстро распределяю оставшиеся документы и собираю файлы в кучу, засовывая бумаги в папку и закрывая ее на молнию. Завтра я отвезу их следователю и это пустое дело, наконец, закроют.

В связи с тем, что я являюсь адвокатом по уголовным делам, то в праве вести свое собственное расследование по отношению к своему подопечному, и следователь обязан принять мои доказательства. Они ищут все возможное, только бы посадить подозреваемого. Я же действую наоборот, что их раздражает.

Мой мобильник завибрировал, когда я потянулась к выключателю, чтобы обесточить всю технику. Я убрала черные волосы за спину и прочитала высвеченное на экране имя звонившего.

«Надоедливый прокурор»

Я искривила лицо от презрения и снова нагнулась, чтобы выключить аппаратуру, игнорируя нежелательный звонок. Монитор компьютера выключился, как и все остальное в моем кабинете, кроме светильника, являющийся единственным источником света.

Шум аппаратуры прекратился, как и вибрация моего мобильника, после чего настала глубокая тишина, которой я так боюсь. Тишина способствует нежелательным мыслям, которые нахлынут, не спрашивая разрешения. Этот бурный поток так быстро наберет обороты, что уже невозможно будет остановить.

Я потянулась к выключателю светильника, как мой взгляд снова неосознанно упал на рамку с фотографией.

Моя прошлая жизнь – самое ценное, что у меня когда-либо было. Сейчас этого нет, и я обеднела. Настоящее меня не питает тем былым блаженством, а будущее вовсе кажется пустым промозглым местом. Духовно я иссохла, когда у меня отобрали богатство. Внутри меня отныне холод, безразличие, жестокость, чёрствость.

Все изменилось слишком быстро. Я бы сказала, за несколько секунд, когда я осела на пол и смотрела на ужасающую картину перед собой, понимая, что жизнь изменилась раз и навсегда. Кто бы мог подумать, что эти счастливые лица кто-то сотрет с белого света.

Когда ты излишне счастлив, некогда думать о печалях, бедах, трудностях. Отчего ты просто не готов к ним, когда они нагрянут неожиданно и без стука ворвутся в дом, словно ураганный ветер, сносящий все на пути.

Мой мобильник снова завибрировал, что стало спасением. Я вздрогнула и, наконец, коснулась выключателя. На экране то же самое имя.

Я взяла в руки мобильник и провела пальцем по экрану.

– Ты уже освободилась, малыш?

Я раздражённо выдыхаю и закатываю глаза.

– Заведи себе девятнадцатилетнюю любовницу и называй ее так. Твоя пафосная речь в этих отношениях как раз будет к месту.

Я встаю со стула и иду вместе с папкой в руке к кожаному креслу в углу кабинета, чтобы забрать сумку.

– Ты снова не в духе, – разочарованно вздыхает мой собеседник. – Что мне сделать, чтобы поднять твое настроение? Может мы поужинаем в ресторане, а после поедем ко мне?

– Может тебе лучше поехать к своей жене? – говорю я, прижимая телефон к уху плечом, пытаясь засунуть папку в свою, на первый взгляд, вместительную сумку.

– Я тебе надоел? – хрипло усмехается он.

Когда попытки засунуть папку в сумку оказались тщетными, я раздражённо выдохнула, убирая этим резким потоком воздуха опавшие на лицо пряди, и бросила папку на кресло рядом с предавшей меня сумкой.

– Да, ты догадливый, и я рада этому. Работа прокурора не прошла даром. Давай закончим то, что и не начинали. Мы переспали всего один раз и мне не понравилось.

Честность – это мой приоритет. Я пуляю острые слова в людей, как кинжалы, и ни за одно не испытываю гложущее чувство вины.

Рональд, так его зовут, громко посмеялся над моими словами. Я просто сбросила вызов, не находя в этом разговоре ничего отвлекающего меня от важного дела. Схватила сумку вместе с папкой и помчалась к выходу из кабинета.

Открыв резко дверь, я не ожидала увидеть там кого-то. Из-за столкновения я не смогла удержать папку, которая полетела на пол.

– Да что за черт сегодня? Все валится из рук, – пробормотала я, наклоняясь, чтобы поднять папку.

– Прости, я не хотел, – оправдывалось мое препятствие к выходу.

Я смахнула волосы назад и посмотрела на Вилсона.

– Ты что здесь делаешь? – спрашиваю я, стряхивая небольшую пыль с папки.

– Обычно ты сидишь здесь допоздна.

Да, это действительно так. Здесь я избегаю той холодной и мрачной пустоты, чем стала вся моя жизнь. Но сегодня особенный день. День, когда я возвращаюсь в прошлое раз в год.

– Что ты здесь делаешь? – повторяю я свой вопрос.

– Приехал передать тебе дело еще одного подозреваемого. Сын богатенького дяденьки орал на всю допросную, что будет отвечать только на твои вопросы. Да и папенька его готов вывалить кучу денег за освобождение сына. Возьмешься?

Вилсон протягивает мне папку с делом. Я принимаю подношение и открываю первую страницу, чтобы понять, за что его взяли. Мне достаточно было прочитать всего одну строку, где описывается причина задержания, после чего равнодушно закрываю дело и возвращаю Вилсону.

Он вскидывает брови вверх и неуверенно принимает у меня папку.

– Нет. Пусть отвечает за свои деяния, – строгим голосом пояснила я свои действия.

– Ты могла бы хотя бы встретиться с ним, чтобы делать такие выводы.

– Мне хватит того, что я прочитала. Я не собираюсь защищать того, кто в наркотическом опьянении избил своего друга, видимо, такого же наркомана.

– Ну, не знаю, такие деньги предлагают, – пробурчал Вилсон, опустив глаза. – Ты можешь вытащить даже виновного.

Я ухмыльнулась.

– За столько лет знакомства ты так и не понял, что закон для меня все? Это истина и справедливость, и никакие деньги не заставят меня поменять своего решения. Я лишь раз изменила своим принципам и то, ради тебя.

Я тыкнула в его грудь пальцем, после чего Вилсон поднял на меня виноватые глаза и вздохнул.

Он – мой хороший друг и сержант полиции, идущий уже второй год на повышение. Он часто заглядывает ко мне, поскольку большинство подозреваемых в качестве защитника хотят видеть меня. Я либо отказываю, либо соглашаюсь. Середины, где я раздумываю, попросту нет.

Я до жути рациональный человек, когда Вилсон немного мнительный. Не понимаю, как наша дружба до сих пор сохраняется вот уже два года спустя, как я начала работать адвокатом после долгого обучения.

Он проводил мне экскурсию в отделе, когда я впервые пришла туда, чтобы встретиться с клиентом. После чего мы обменялись номерами на всякий случай. Когда Вилсон понял, насколько блестяще я справляюсь со своей работой, он стал для меня вроде бы проводником к подозреваемым. Первый год он рекомендовал меня всем. Сейчас же приходит, потому что хотят видеть меня сами.

Действительно лучшими друзьями мы стали, когда Вилсон обратился ко мне совершенно отчаянный и практически стоял передо мной на коленях. Помощь теперь требовалась ему. Но эта помощь предполагала нарушение своих собственных принципов, что для меня удар под дых. Для меня это недопустимо. До сих пор порой размышляю, когда Вилсон сумел стать для меня важным человеком, если я пошла на поводу его мольбы.

– Ладно, я спешу, – решила я как можно скорее замять свои слова.

Еще моя особенность по отношению к Вилсону – я стараюсь не обидеть его своими словами, хотя это плохо получается, ведь я неудержима, а если сделала это, то жалею.

– Что-то случилось? – поинтересовался он с тревожным видом.