Наконец нашла подходящий сувенир – две боксёрские перчатки, на одной надпись «Украина», на другой – «Россия». Ну хоть что-то. Однако сувенир-то символический! Возвращаюсь в Уфу – город, ставший мне родным. «Вернулся я на родину. Шумят берёзки встречные…». Делюсь воспоминаниями с мамой, передаю подарки от наших шанхайских родных и от Вали Белорихи, чьё сердечко по-прежнему вызывает у меня тревогу. Подружка-то она замечательная, искренняя, добрая!

Я чувствую её любовь ко мне. Сызмальства рядом.

Воспоминания не отпускают. Восьмилетка закончилась. Надо учиться дальше. Рядом только украинская школа. Но тогдашние власти продумали этот вопрос. В украинской школе всегда организовывался русский класс. Вот туда-то я и попала.

Первое сочинение на украинском языке – и неуд. У меня двойка? Ну, нет, товарищи! Ко второму и последующим моим работам у Валерьяна Антоновича Мазуренко претензий не было. В начале каждого урока несколько учеников читали свои сочинения вслух. Помню начало одной из моих творческих работ. «Життя не шовкова травичка, на якiй нiг не вколеш». Но на этом уроке меня не вызвали. Вызвали одноклассницу, и она прочитала… моё сочинение, списанное у меня на перемене. Валерьян Антонович оценил его отличной оценкой. И больше не вызывал никого. На уроках украинской литературы мы, конечно, читали Лесю Украинку, Ивана Франко, Павла Тычину и, конечно, Тараса Шевченко.… Вот поэма «Катерина».

Конечно, мы знали, что мы москали, кацапы, но те, кто нас обзывал, сами не знали, что это значит. Тогда мы даже не задумывались над тем, почему девичья «слава на все село недобрая стала». Да и лингвистического анализа (по существу – препарирования) текста, которым сейчас мучают школьников, не было. Эмоции, певучесть – вот что мы находили в поэтических строках. Наше внимание никто не обращал на то, что «Катерина» посвящалась Василию Жуковскому, что москали-то и выкупили крепостного Шевченко из неволи. До сих пор помню наизусть многие произведения Тараса Григорьевича Шевченко – учила я их добровольно. Конечно, мы читали поэму «Гайдамаки»:

«Нужно крови, брата крови»… Но почему это когда-то, давным-давно, случилось, мы понять не могли – в историю Украины нас не погружали. Сейчас многие фразы украинского поэта приспосабливаются под идеологию украинских нацистов.

«Козявки, шмакодявки!» – так обзывал нас Иосиф Никитович, наш учитель математики, человек доброй души. Но мы не обижались, было понятно, что учитель сердится тогда, когда обнаруживает, что кто-то из нас халтурит, отвлекается, безобразничает. Домой Иосиф Никитович ходил мимо моего дома, частенько останавливался у нашей калитки и выговаривал моей маме за то, что её дочь, то есть я, может запустить математику. А я её уже запустила, меня увлекли курсы машинописи при Доме офицеров. Мне там было интересно, мы часто писали диктанты, делали работу над ошибками, учились печатать на скорость. В числе других я получила свидетельство об окончании курсов, и оно в будущем сослужило мне добрую службу. А простейшее уравнение – на проценты – я умею решать. И без калькулятора. Больше ничего не знаю. Даже обидно!

Уроки русской литературы слабо запомнились. Конечно, мы читали и учили наизусть классику, писали сочинения. Но мы были какими-то спящими. «Войну и мир» я тогда не удосужилась прочитать. На уроках Валентины Алексеевны Лебедевой даже безобразничать не хотелось. Правда, мы, девчонки, всегда обращали внимание на фасон кофточки, в какой появлялась на уроке учительница.