— Ладно уже, идите, — тихо смеюсь.

Закрываю за друзьями дверь и прислоняюсь спиной к холодному металлу. Прикрываю глаза. Вернуться сюда было всё-таки больно. Больно, когда память преподносит тебе всё чаще воспоминания о прошлом, которые до сих пор не зажили, так и оставшись глубоким шрамом на сердце.

И вернувшись сюда, я будто резко сорвала пластырь с раны. И теперь она щиплет и кровоточит, причиняя мне боль.

Хочется закрыть глаза и стереть всё из памяти. Каждый поцелуй, каждое признание и его слова. Каждый день, проведённый вместе. Его смех, улыбку и глаза. Его всего. Но так не получается. Не получится. Потому что всё это выбито на моём сердце татуировкой.

Я каждый день пыталась. Каждый день все эти долгие годы. Но нет. Никак.

Я не знаю, чего ожидать от этого нового поворота. И отчасти я всего боюсь, что может произойти.

Возможно, мы встретимся где-то на улице. Возможно, пройдём друг мимо друга, даже не узнав. А может, скажем привет и перекинемся парой ненужных фраз. А возможно, больше никогда не увидимся.

Но чего же хочется моему сердцу? Чего хочется больше мне самой?

Нет. Хватит об этом всём думать.

Сделав глубокий вдох, распахнув глаза, оттолкнулась от стены. Нужно идти в душ и ложиться спать. Завтра у меня встреча со знакомым Марины и, возможно, с будущим начальником.

Нужно выглядеть свежо и бодро, а не как обычно – с кругами под глазами и бледным видом.

Прохладная вода остудила меня и привела в порядок. Выйдя из душа, направилась в комнату, где лежало моё маленькое чудо.

Полина, положив под голову ручки, сладко сопела. Сделала шаг внутрь комнаты, приблизилась к кроватке дочери. Эту квартиру мы взяли, когда уже точно решили, что будем сюда переезжать. А свою старую я продолжаю сдавать. Всё же жить в однокомнатной небольшой квартире вместе с дочкой не хотелось. Хотелось, чтобы у неё была своя собственная комната, как и в Лос-Анджелесе, где она может играть и отдыхать.

Присев возле неё на край кровати, поднесла руку к лицу и заправила светлую прядку волос за ухо. Поля не проснулась. Лишь тихо засопела. На моих губах растянулась улыбка – это происходит всякий раз, когда я смотрю на свою бусинку.

Как же всё-таки она похожа на Егора. Те же черты лица. Те же глаза и улыбка. И даже серьёзный взгляд. Всё приняла от папы. Будто я вообще не участвовала в её зачатии.

Иногда я задаюсь вопросом, что бы было, если бы Егор всё же знал, что у него растёт маленькая дочка, точная копия его. И сразу сердце находит ответ, что он бы её обязательно, наверное, любил. Полю просто невозможно не любить.

В голове сразу вспыхивает разговор годами ранее, когда я только родила Полину, и стоило посмотреть ей в глаза, как в них я увидела его. Я решила ему позвонить и рассказать всё. Потому что он должен был знать, что у него родилась дочь. А Поля имеет право видеть и знать собственного отца.

Я позвонила, но трубку взял не он. Девушка. На миг замерла, не зная, что делать, но потом всё же, собравшись с духом, проговорила.

— Можно позвать Егора?

— Нельзя, — резко и грубо мне ответили. — А кто его спрашивает?

— Девушка, вам какая разница? Я звоню не вам, а Егору. И мне нужно с ним поговорить. Это личное. Будьте добры, позовите его.

— Всё его личное, девушка, рядом с ним. Не звоните сюда больше никогда, — и бросила трубку.

Я ошарашенно уставилась на телефон. Пальцы дрожали, а сердце пронзила острая боль. Из глаз брызнули слёзы.

Телефон выпал из моих рук, разбившись, а я согнулась от боли. Только не от шва поперёк живота, а от душевной боли. У меня словно сердце вырвали и сожгли.

Я резко вынырнула из воспоминаний, что отдавались острой болью, смахивая слёзы с щёк. Нагнулась и поцеловал дочь в щёку, накрыв её одеялом.