Знала, что будет плохо Егору. А я не хотела, чтобы ему было больно. Да и к тому же она какая-никакая, но бабушка моей дочки. И я не могу так просто это оставить. Я должна хоть как-то помочь.

Сначала я, конечно, поинтересовалась у Глеба Семёновича, как состояние пациентки Свободиной и можно ли её навестить. Он заверил меня, что она в сознании, состояние стабильное, операция действительно прошла успешно, но теперь всё зависело от неё самой. Впрочем, то же самое он говорил мне и до операции.

Сделав глубокий вдох, я решительно взялась за ручку двери, опустила её вниз и вошла в палату.

На больничной кровати лежала женщина. Её взгляд был устремлён в окно, где сегодня светило ясное солнце, и на ясном голубом небе не было ни одной тёмной тучки.

Мой взгляд прошёлся по лицу женщины, отметив, что она почти за эти пять лет не изменилась. Если только прибавилось морщинок и бледности, и вид был измученный от болезни. Сердце кольнула жалость, внутри поселилась тревога за мать Егора. Я должна с ней поговорить. Вразумить её, чтобы она начала бороться за свою жизнь.

У неё есть для кого жить. Муж, Егор, другие дети, наверняка внуки. Да и Полина тоже. Она её бабушка, хоть и не знает о ней. И я не могу не попытаться с женщиной поговорить.

Сделав глубокий вдох, приоткрыла сухие губы:

— Виктория Викторовна, здравствуйте! — мой голос дрожит, выдавая моё волнение.

Женщина вздрогнула и повернула ко мне голову, встречаясь со мной своим потухшим взглядом. Вмиг её глаза расширились от шока. Нет сомнений – узнала. Хоть и прошло не так мало времени.

— Соня, — дрожащим голосом прошептала мама Егора.

— Да, — кивнула. — Это я. Здравствуйте! — я мягко улыбнулась Виктории Викторовне. — Как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?

Сделала шаг в сторону кровати, а потом и ещё, чтобы быть к ней ближе.

— Сонечка, — прохрипела она, и из её глаз хлынули слёзы, отчего я на долю мгновения опешила, не ожидая от мамы Егора такой реакции на меня.

Нет, я, конечно, всякое ожидала и прокручивала у себя в голове, как пройдёт эта встреча и разговор, но уж точно не так. Не таким образом.

Я взяла себя в руки и в считаные секунды оказалась возле женщины. Присела на край больничной кровати и взяла её руку в свою, поглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем, желая успокоить.

— Тише. Успокойтесь. Всё хорошо. Вам нервничать нельзя, — слегка покачала головой. — Вам только недавно сделали операцию, и всякие волнения противопоказаны. Вы же знаете об этом? — она кивнула, не отрывая от меня своего внимательного пристального взгляда.

— Вот и хорошо. Как вы себя чувствуете? — Я говорила спокойно, медленно, даже ласково, как разговариваю со своей маленькой крохой, которую люблю больше жизни.

— Я в порядке. Спасибо, Сонечка. А ты как здесь оказалась? Откуда ты узнала, что я здесь и что у меня была операция?

С такого близкого расстояния мне ещё отчётливее стали видны морщинки на бледном лице женщины и тёмные круги под глазами. Но больше всего меня поразил взгляд: потухший, уставший, будто она потеряла всякую надежду и растратила все силы, а теперь устала бороться с болезнью и просто ждёт, когда придёт долгожданный покой.

От этого моё сердце сжалось, и в груди защемило.

— Я здесь работаю старшей операционной медсестрой. И присутствовала на операции. Точнее ассистировала. А до этого читала вашу карточку и сразу узнала вас по фамилии.

— Соня, — из её глаз вновь потекли слёзы. — Спасибо. Я ведь... Я не заслуживаю такого ко мне отношения. От тебя.

— Что вы? Успокойтесь, Виктория Викторовна. Что вы такое говорите? Вам нельзя волноваться. Тем более вы такие глупости говорите, — я продолжала улыбаться ей и поглаживать её ладони в успокаивающем жесте.