– РА (солнце) – МО (мой, мы), точно так же, как русское хоромы. И слово колокол – не что иное, как призыв к солнцу: «Коло! коло! – Солнце! солнце!» (ведь и слово звон связано со значением звать, призывать).

И, замыкая солнечный этот круг, хоровод оказывается солнцеводом, поскольку ХОРО – одно из имен солнца[56].

Исследование христианской лексики с точки зрения пракорней, а также корней русского языка, наиболее полно и чисто сохранивших значения пракорней, – дело будущего: тут необозримое поле как для богословия, так и для гуманитарной науки, и потому остается лишь касаться этой темы по ходу рассуждений.


Царица, Священная Речь, «гряди к первородителям, царица, связуя с предками живых, живая» /71/.

И поскольку речь в этой работе идет о религии, предшествовавшей христианству, попытаемся более основательно проникнуть в значения слова капище и имени Иван Купала. И то и другое в современном сознании прочно связаны с представлениями о русском язычестве.

Для начала обратимся к слову капище, рассмотрев его по составу древних пракорней и древних значений составляющих его слов, но прежде откроем словари.

В санскрите капа имеет значение «группа богов» /72/.

По-русски капище – «алтарь, место, где приносились жертвы богам; языческий храм», а также «изображение языческого божества в виде статуи, изваяния» и, кроме того, «вместилище» /СлРЯз XI – ХVII, вып. 7, с. 64/;

– «идолище, языческий храм, жрище, поганище, кумирня; бурханище – монгольский храм; пагода – индийский; вообще божница идолопоклонников» /Даль, т. II, с. 88/;

– «“языческий храм”. Из цслав., ст. – слав. “капиште” – то же, от ст. – слав. “капь” ж. eidolon “видение, призрак, образ”» /Фасмер, т. II, с. 185–186/.

Словом, капище, в позднем представлении, – место нечистое, поганое. Почему же тогда именно на таких «нечистых» языческих местах, чаще всего располагавшихся на возвышенностях или в особо красивых уголках – в чистых дубовых рощах, на берегах рек и озер, ставили наши предки христианские храмы? Более того, «своеобразное осмысление русскими “кивория” (крыши языческого капища) позволило использовать шатровое покрытие в церковном зодчестве наряду с купольным, что было чисто русским делом…» /73/.

Ветхозаветная иудейская традиция, к которой возводят истоки христианства, требует как раз обратного: языческие святилища должны быть не только уничтожены, но и осквернены: «Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвистым деревом. И разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнем рощи их, и разбейте истуканы богов их, и истребите имя их от места сего» /Втор 12:2–3/.

Однако именно на таких «поганых» местах или вблизи них воздвигнуто на Руси не только множество храмов, но от них пошло и большинство из самых ранних известных русских городов.

В качестве примера обратимся пока только к одному из них.

Древний Переяславль (ныне Переяславль-Хмельницкий[57]) поднялся в десяти километрах от Трахтемировского городища (памятник зарубинецкой культуры, с которой «связывают праславян или балтов» /74/). В «Слове о полку Игореве» этот город упоминается как «отний стол» русских князей. Но и не только: «…первой резиденцией митрополитов, первым церковным центром Руси стал не Киев, а Переяславль-Русский», – отмечает Б. А. Рыбаков, – и «все сходится на том, что у Переяславля прочно сохранялась слава какого-то архаичного сакрального языческого центра, слава, возможно, перешедшая к нему от соседнего Трахтемировского городища», бывшего, в свою очередь, «одним из главных (во всяком случае, самым грандиозным) языческих святилищ сколотского времени» /75/.