17 августа Рознер и его оркестранты музицировали на ВСХВ – Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (в будущем она превратится в ВДНХ, а затем в ВВЦ).
В то лето Рознер впервые познакомился с концертной площадкой, которая станет для него одной из самых любимых сцен. Я имею в виду эстрадный театр московского сада «Эрмитаж».
Юрий Цейтлин:
Однажды я со своим другом саксофонистом Эмилем Гейгне ром решил пробраться на репетицию джаза в сад «Эрмитаж». Нам просто необходимы были автографы самого Рознера!
Летний эстрадный театр сада «Эрмитаж» был окружен невысокой оградой. Мы, тогда еще молодые и ловкие, легко преодолели этот рубеж и, конечно, были задержаны и доставлены в милицию. Отделение милиции для удобства нарушителей всех профилей находилось тут же в саду.
Мы горячо старались доказать главному милиционеру, что мы не воры, не хулиганы, а что мы – всего-навсего поклонники джаза. Мой друг Эмиль при малейшем волнении начинал сильно заикаться. А так как мы оправдывались одновременно, то можете себе представить эту сцену.
Однако милиционер уловил все же главное:
– Ребята хотят получить автографы.
Нас отвели за кулисы. Вызвали Эдди Рознера. Теперь Эмиль с еще большим волнением объяснял по-английски, что мы музыканты – трубач и саксофонист. Названия музыкальных инструментов фонетически почти одинаковы на всех языках. Рознер сразу понял и сказал по-русски:
– О, да! Это есть хорошо!
Рознер подписал нам открытки по-немецки. На моей было пять слов: «Желаю счастья хорошему трубачу Юре!» Милиционер, успокоенный, ушел. Нас пригласили на репетицию».
Впоследствии Цейтлин спросил Рознера:
– Почему вы написали мне на своей открытке: «Счастья хорошему трубачу Юре»? Вы же меня тогда впервые видели и не могли знать, какой я трубач!
– Рядом стоял милиционер… Я не хотел, чтобы вас арестовали! – загадочно улыбаясь ответил Эдди.
Слухи о том, что в Белоруссии создан феноменальный коллектив, дошли и до Кремля.
Рут Каминска:
Администратор попросил нас быстро упаковать вещи и быть готовыми к отъезду через два часа. «Не задавайте никаких вопросов. Это приказ».
Специальный самолет доставил оркестр назад, на побережье Черного моря, в Сочи, под проливным дождем. Мы промокли до нитки еще до того, как сели в машину, которая доставила нас в гостиницу «Приморская»…
Через некоторое время в гостиницу влетел администратор с местными начальниками и, не снимая плаща, начал обсуждать что-то с управляющим гостиницы, куда-то звонить, затем выскочил из гостиницы, вернулся вновь, еще больше промокнув, снова обсуждал что-то с начальниками и снова куда-то звонил. Никто не смел задавать ему никаких вопросов. Мы никогда не видели его таким растерянным. Пробегая мимо нас, он крикнул на бегу: «Как только вам дадут ключи, распакуйтесь, сидите в номере и ждите».
Мы распаковали вещи, но отдохнуть не смогли. Всё время кто-нибудь стучал в дверь, пытаясь узнать, нет ли новостей. Чтобы скоротать время, начали играть в карты. Вскоре почти весь оркестр оказался в нашем номере…
Через некоторое время дверь отворилась и вошел администратор. Бледный и усталый, мокрый с ног до головы, он прошептал: «Товарищи, нас сюда привело очень большое событие. – Мы так и думали. – Завтра, – он остановился, – завтра у нас будет концерт, товарищи, который, который…» Одна из девушек помогла ему снять плащ, первый скрипач вскочил и подал стул, Эдди протянул рюмку коньяка. Через несколько минут он пришел в себя и смог говорить уже спокойнее. «Завтра вы должны быть в лучшей форме. Отдайте весь свой талант. Мобилизуйте все свои возможности. А теперь идите в номера и постарайтесь хорошо отдохнуть за ночь». Он еще долго сидел в луже, которая образовалась от воды, стекавшей с его одежды, пока все не разошлись. Тут у него дрогнули губы, и он заплакал: «Эдди Игнатьевич! Рут Зигмундовна! Завтра будет самый великий день в моей жизни, в нашей жизни. Больше я ничего не могу сказать».