– Мама, у меня чашка разбилась. – Тихо сказал Люсьен.

– Разбитую чашку не склеишь. – Ответила мама, она улыбнулась, поправила волосы на лбу у Люсьена. Погладила по щеке. Люсьену стало очень хорошо и спокойно на душе.

Какой ты у меня красивый. Мальчик мой. У тебя две чашки, одну ты ждёшь, а из другой не пьёшь. Тебе нужно выбрать. Вторая чашка упадёт, и она уцелеет. Ты сможешь её поднять. Всё в твоих руках, Люсьен. Тебе решать, поднять или нет. Тебе идти нужно вперёд, только вперёд. Не оборачиваться и не смотреть назад. Там ничего нет. Там пусто.

Люсьен хотел спросить про вторую чашку: «Кто эта вторая чашка, Мими или Нао?». Он не успел. Мама словно вспомнила что-то важное и вышла из детской комнаты.

«Почему детская как новая? Там давно нет никакой детской комнаты», – подумал Люсьен. Он посмотрел вокруг себя, да, он был в своей детской комнате в квартире родителей, где вырос. И ковёр с медвежатами в лесу так же висел на стене над его кроватью. Это его не удивило. До него донёсся негромкий хлопок входной двери. Люсьен хотел ещё раз посмотреть на маму и ещё поговорить. Вышел в прихожую, никого. Наткнулся на свой велосипед. Поднял и поставил на место у стены. Обычно велосипед хранили на балконе. Только иногда он оказывался в прихожей, когда Люсьен выходил на нём кататься. «Потом на место поставлю». Он заглянул на кухню, на всякий случай. Там тоже никого не было. В зале и спальне родителей тоже никого.

Люсьен вышел в подъезд. Мамы не было. Прислушался. Лифт не работал, и Люсьен быстро по бесконечным лестницам, площадкам стал спускаться вниз. Спускался очень долго, как никогда долго, если считать, что квартира была на третьем этаже. Он шёл быстро, перешагивая по две-три ступеньки, спешил, хотел догнать маму, и ему показалось, что он даже заметил мелькнувшее внизу между перил и лестниц нежно-персиковое платье. Он почти бежал, прыгал сразу через пять ступенек. И никак не мог добежать. Последняя площадка и дверь на улицу. Люсьен выбежал во двор. Никого. То есть вообще никого, ни одного человека не видно, только на детской площадке качели с пустым детским сидением, поскрипывая, раскачивались вперед, назад, медленно и лениво крутилась карусель, но и на ней не было видно играющих детей.

Качели в движении вверх и вниз, вверх и в обратном направлении вниз. Люсьен смотрел на эту детскую качельку как завороженный. Вверх, к невидимой границе, точке остановки движения, и без остановки вниз. «Как мои эмоции, пик и спад. Заканчивать с этими качелями нужно», – Люсьен подошёл к качелям, но почему-то не стал их останавливать, посмотрел на их движение, как на пламя костра ночью. Ему потребовалось усилие, чтобы пойти дальше.

Люсьен крепко закрыл глаза и даже потер их. Открыл. Ничего не изменилось вокруг. Многоквартирный дом, двор, детская площадка, зеленая трава на газоне и нет ни одной живой души.

«Я как будто один в целом мире», – подумал Люсьен.

«Пальмы и песок, нет, такая желтовато-красная земля, как в Египте». Он видел и понимал, что это не Мегаполис и не Египет. Но это его не смутило. Люсьен как-то был в Египте, хотел посмотреть на величие пирамид. Посмотрел и никакого величия не увидел. Развалины великой древней цивилизации словно напоминали, что в мире всё проходит. Он искал взглядом маму и не видел ее. Люсьен бросился вперёд, рассчитывая посмотреть за углом дома. Но и там маму не было видно. Как не было и домов, они словно растворились в воздухе незнакомого места. Мостовая из серого булыжника, кривая тесная улица шла вдоль древних домов, беспорядочно теснивших друг друга. Люсьен шёл быстро, не обращая внимания на попадавшихся по дороге людей в странной для 21 века одежде.