С какой симпатией все-таки после муравьев наблюдал я в траве даже еле видимую крылатую мошку, наверняка знакомую с радостями жизни, летающую в прекрасном бескрайнем мире, ночующую где придется – под листом ли, в трещине ли коры, под камушком. Пусть со всех сторон ее подстерегают враги – птицы, пауки, стрекозы, другие хищники, неважно! Хоть несколько дней, часов, а настоящих! Сидела эта маленькая крылатая мошка на зеленой травинке среди изумрудного переплетения, в котором кое-где радужно посверкивали росинки, рядом с едва заметной кружевной паутиной, шевелила крошечными усиками, и, ей-богу же, мне казалось, что вся ее поза выражала радость жизни и благодарность за существование. Потом вспорхнула и улетела в голубую бескрайнюю даль, на этот раз миновав край паутины…
И уж тем более приятно было смотреть на смелых воздушных асов – стрекоз. Красивых, изящных, летающих с таким виртуозным мастерством – хоть вперед, хоть назад, хоть в сторону, хоть на месте. Вот кто сразу понравился мне в отличие от муравьев. Стрекозы!
Басня
Ну конечно же, «Стрекоза и Муравей». Известная басня И. А. Крылова, которую мы проходим в школе, – вот что вспомнилось тотчас.
Всегда что-то в ней меня настораживало. Ведь я не раз с удовольствием наблюдал за стрекозами, такими красивыми, сильными летунами, к тому же знал, что они охотятся на ненавистных нам всем комаров. «Ты все пела» по отношению к стрекозе не вызывало у меня недоумения: жизнь прекрасной летуньи действительно казалась похожей на песню. Но почему она осенью пришла к муравью? Это было непонятно. И тем более несправедливыми, даже какими-то злобными и завистливыми казались мне всегда упреки муравья, этого ворчливого скопидома: «Ты все пела? Это дело. Так пойди же попляши»…
Придя домой в тот памятный весенний день в Подушкине, я раскрыл «Жизнь насекомых» Фабра.
Да. Ясно. Я так и знал.
Ведь басня Крылова – это перевод басни французского баснописца Лафонтена «Цикада и Муравей». При переводе И. А. Крылов, вероятно, ошибся и слово «цигале» (цикада) перевел как «стрекоза». Однако, неправильно переведя название, он оставил выражения «попрыгунья-стрекоза» и «лето красное пропела», что к цикаде еще как-то подходит, а к стрекозе никак. Ведь стрекоза не прыгает и не поет.
Однако главное даже не в этом.
«На всю жизнь мы сохраняем в памяти грубые нелепицы, из которых соткана вся эта басня, – пишет Фабр о басне Лафонтена. – Цикада в нашем представлении всегда будет страдать от голода с наступлением зимы, в то время как зимой и совсем нет цикад; она всегда будет выпрашивать у Муравья несколько зерен – пищу, которая совсем недоступна для ее нежного хоботка; умоляя о милостыне, она будет просить хотя бы мух и червяков, которых никогда не едят цикады.
Кто же повинен в этих странных ошибках?
Лафонтен, который в большей части своих басен чарует нас острой наблюдательностью, здесь оплошал. Он прекрасно знает других своих героев – Лису, Волка, Кота, Козла, Ворону, Крысу и многих-многих еще; обо всех он рассказывает с очаровательной точностью и в подробностях. Жизнь их проходила у него на глазах. Но Цикады никогда не видел Лафонтен, он никогда не слыхал ее песен». Так пишет Фабр.
Справедлив ли упрек в энтомологической безграмотности? Как же не справедлив! Хотя и мог бы кто-нибудь обвинить Фабра в чрезмерной буквальности, в том, что он-де слишком много требует от баснописца, ведь в басне же под видом животных выводятся вовсе не животные, а потому, мол… Но ведь в том-то и дело, что те или иные животные фигурируют в баснях вовсе не случайно, и такое незнание образа жизни цикады лишний раз подчеркивает для нас тот печальный факт, что люди всегда мало знали о жизни насекомых.