Равномерный стук продолжал раздаваться, пока я искал место для горячей турочки и шел к двери. На пороге стоял Слоновитый, и радостно улыбался.

На ногах он еще держался, но качало его уже по всем трем пространственным координатным осям, а на временной он, похоже, сел на мель. На его лице было написано простое и дешевое алкогольное «счастье». Которое завтра сменится простым человеческим несчастьем – уж кому, как не мне знать и помнить об этом все подробности! Судя по всему, пил Славик со вчерашнего вечера.

Пакет в его руке красноречиво звенел. Я начал уже было делать вздох облегчения по поводу посещения моей скромной персоны пьяным Слоном со слоновьим же запасом алкоголя, как явственно почувствовал запах коньяка. И со злорадством подумал: «Ну уж тут-то точно ошибочка – от Славика определенно несет водкой и пивом», и с надеждой на отрицательный ответ спросил:

– Коньяк?

Брови Славика изобразили нечто среднее между «А ты откуда знал?» и «Обижаешь – только водка». Он всегда удивлял меня способностью изображать на собственной физиономии противоположные, практически взаимоисключающие выражения, которые при всем при этом легко читались и друг на друга не наслаивались.

Я взял из его рук пакет и заглянул внутрь: бутылка «Арарата», какое-то красное сухое вино, коробка конфет и лимоны…

– Сейчас ты будешь отмокать. Ты мне нужен более-менее трезвым. Говорят, жизнь появилась в воде, попробуем тебя к ней вернуть. В смысле к жизни, – я вздохнул тембром ближе к обреченному, поставил все на стол и пошел готовить джакузи, посадив Славика на табуретку расшнуровываться.

После того, как вода стала набираться в ванну, достал из заначки имени Самого черного дня последнюю сотню евро и пошел в ближайший магазин за хлебом, потому как его дома не было. Рядом с магазином было отделение банка, где я надеялся обменять валюту – рублей не осталось даже на такси для Ирки, которая должна приехать сегодня вечером.

Когда я вернулся минут через десять, неся хлеб, пельмени и яйца, о которых вчера напрочь забыл в торговом центре, Славик уже справился с туфлями и одним рукавом рубашки. Ванна была полна, и тепленькая вода в ожидании чьего-либо тела заставляла слегка потеть зеркало. Я прогнал Славика отмокать, взяв с него обещание не тонуть и не пить шампунь.

Пока он плескался, я успел убрать со стола, сварить пельмени, довести до ума кофе, и порезать лимоны, умело соединив всю эту работу с чтением Джину лекции о вреде пьянства и алкоголизма, а также с сетованиями на отсутствие любимой женщины.

Расставив еду на журнальном столике, снова чуть не закурил. Очень уж хотелось затянуться этой чертовой отравой, запивая ее кофе. Неожиданно из ванной нарисовался Славик, с протрезвевшим взглядом и мокрыми волосами. Натянутая наизнанку майка и сплошь запятнанные водой джинсы очень хорошо сочетались с чудными пузырями, которые он пускал изо рта. Сердце мое опустилось – последние четверть флакона шампуня…

Про шампунь я сказал ему, разумеется, в шутку – даже у такого огромного оригинала, как Слон, не было привычки употреблять моющие средства вовнутрь. Выходит, накаркал, подумал я, но все оказалось несколько проще – Славик настолько пришел в себя, что решил почистить зубы. Правда, выбрал он для этого не зубную пасту, а тюбик крема для бритья (у него всегда было плохо с языками, а «shaving cream» или «tooth paste» как надписи несли для него абсолютно одинаковую смысловую нагрузку).

Впрочем, говоря о том, что он начал приходить в себя, я поспешил. Это мне стало ясно после того, когда я узнал, что он использовал в качестве зубной щетки. В ванной стоял почти целый блок этих щеток, и все из подруг и друзей, кто оставался у нас на ночь, с утра одаривались индивидуальным средством чистки зубов. После чего на щетке царапалось имя, и она готова была ждать своего хозяина вплоть до страшного суда. Ну, или до ближайшего ремонта.