Каждые три часа выносили утку, и она была вовсе не запечённой и аппетитной, как на праздники. Это жалкое зрелище. Мне стыдно было за себя, что я на такое способен. Причём в больнице из меня насильно выжимали все шлаки. Приходила тётушка Дёрти и зачем-то кричала. Думается, ей так положено делать по зову своей работы. В больнице я стал намного скрупулёзнее и ответственнее относиться ко времени. Мне ещё ни разу не было так обидно за пустоту своей жизни. Не происходило ничего. Я лежал и через трубочку выпускал из себя биологические отходы.

Мне хотелось встать на ноги и тут же ринуться играть в дворовый футбол – забить уйму голов какому-нибудь толстому парнишке на воротах и просто весело провести время. Желание было колоссальное порвать всех и вся на свете, но без ног это сделать довольно-таки трудно. Ах да, забыл сказать, что я стал инвалидом. Сидячим инвалидом. Именно поэтому мне и не хотелось жить дальше, ибо это уже была не жизнь, а сплошная каторга.

Раны стремительно заживали на мне. Врачи говорили, что я родился в рубашке. Эх, дотянуть бы эту рубашку до ног, а то что-то она мне изрядно маловата. Не мой размер и фасон, но да ладно. Дёрти порой не хотела выливать биоматериалы за стариками Бенкси, Гарри и Маршаллом, ибо они сильно воняли и доставляли ей дискомфорт. Но приказы начальства не обсуждаются. Оказалось, что у неё самой лежал свой старикашка дома и периодически выпрыскивал на ковёр своё нутро. Так что подобное «добро» окружало её день и ночь. Уверен, что и все её сны непосредственно связаны именно с этим. Неудивительно, что у неё такой скверный характер.

Мама по возможности приходила ко мне с авоськой цитрусов. Она бы и не прочь ночевать рядом со мной, но работа ей этого не позволяла делать. Кстати, моя катастрофа полностью изменила Кару. Она стала белой и пушистой. Невинной овечкой в ромашковом поле. Перестала вести аморальный образ жизни и всерьёз занялась собой. Когда, в очередной раз проснувшись, я увидел около моей кровати сестру с книгой – тут же потерял здравый рассудок. Мозг затуманился.

– Ущипни меня.

– Джейки, не глумись. Это я и книга. Мы сравнительно недавно познакомились.

– А как же засаленные волосы и панк-рок в голове?

– Это в далёком прошлом. Я не хочу больше тебя и себя расстраивать. Хочу быть человеком. Хочу быть девушкой. Нормальной девушкой с губной помадой и нежным румянцем на лице.

– Это здорово. Я горжусь тобой. Правда-правда.

– Я верю. Поспи ещё, братик. Спеть тебе колыбельную?

– Можно. Только надеюсь, что это будет не твоё громкое оранье из плеера.

– Надейся. Шучу. Засыпай, мой братик, засыпай, – напевала Кара, поглаживая меня по голове.

Мне тут же стало гораздо лучше, и я снова отправился в путешествие по своим заветным сновидениям.

Я где-то в далёких сновидениях услышал, как Кара ушла, а через несколько мгновений ко мне пришла снова мама. Она все вечера проводила время у меня, а всеми днями напролёт работала на моё здоровье. За всё в этом мире приходится платить, даже за «бесплатную» медицину, как бы парадоксально это ни звучало. Я чувствовал, как мама со всей любовью смотрела на меня, и от этого мои сны были ещё ярче и прозаичнее.

Со мной в палате также лежал дедушка Тэд с ампутированными конечностями, но ему от этого не было гадко и мерзко, а даже наоборот. Он забавлялся этим, усмехался над самим собой. На любой случай из жизни у него всегда был припасён анекдот или смешная история. Он даже свои руки мог умело обшутить, молниеносно превратив их в свою изюминку. Говорил, что на выходе из лазарета тут же наденет себе вместо недостающих кистей крюки и будет сниматься в фильмах ужасов. Или на Хэллоуине будет пугать детишек. Он пока ещё не определился, но планы у него на этот счёт были грандиозные. Забавный дядька. От его прибауток мне становилось куда легче. Интеллект и самоирония – одежда человека. Три заповеди от Тэда: «Живи, твори и улыбайся». Эти взгляды старика радостно пленили меня.