Чтобы выжать из актёра нужный градус эмоций, приходится не бренчать на струнах, а буквально рвать их, вскрывая защитный слой психики, вынимать из актёра целые куски его личных болезненных воспоминаний.

Ещё великий Тарковский, проводя различие между игрой и проживанием роли, отмечал, что в конечном счёте, актёр, после подготовки режиссёром, должен оказаться в таком психологическом состоянии, которое сыграть невозможно. Как ни парадоксально, но лучшие актёрские работы – это те, которые не играются, а проживаются, не имитируются, а пропускаются через свой внутренний мир.

Именно таким радикальным образом, вспоминая слова великого мастера, Маэстро принялся готовить каскадёров к тому, чтобы они показали саркастическую улыбку самой госпоже смерти.

– Представь, что она – это громадный злой цербер, сидящий на цепи. Ты подходишь к этому страшному существу как можно ближе и с дерзкой ухмылкой начинаешь дразнить его, словно перед тобой не монстр во плоти, а мелкий безобидный песик. Чудовище бросается в атаку. Но тебя это раззадоривает ещё больше. Напрочь забыв про страх, ты подходишь всё ближе и ближе. Вот уже ты ощущаешь жар его дыхания, слышишь, как огромные слюнявые клыки жадно цокают прямо возле твоего лица, лицезришь в кровавой пасти остатки плоти съеденных жертв. Но вся безудержная ярость этого людоеда только наполняет тебя новой порцией адреналина. Ты решаешь довести эмоции до предела: бьёшь монстра руками по разъярённой морде и громко смеёшься, глядя в его бешеные, налитые кровью глаза.

Именно такими словами режиссёр хотел создать у претендентов на роль состояние, в котором они могли бы сыграть ту самую улыбку в лицо смерти.

Однако, как он ни старался, подвести каскадёров к церберу на достаточно близкое расстояние, а тем более заставить их бить его по морде, не удавалось. Соответствующие эмоции не считывались с их мужественных лиц. Они, скорее, выражали взгляд непоколебимых суперменов, которые, разжав пальцы, не разобьются об землю, а взлетят ввысь и удачно приземлятся где-нибудь на крыше. Ни страха, ни толики чувств обычного смертного, душу которого раздирает сильнейший внутренний конфликт, каскадёры показать не смогли.

Увидев в своих фантазиях образ грозного чудовища, смельчаки, не раз исполнявшие опасные трюки и дразнившие смерть, тут же пасовали и отбегали прочь на безопасное расстояние. По крайней мере, если они и смеялись ему в глаза, то оттуда, где этих глаз не было видно без театрального бинокля. Их «предсмертные улыбки» выглядели, скорее, насмешкой над собой, чем над фатальной бренностью бытия.

Тем временем стремительно приближался крайний срок сдачи дипломного фильма. Он уже наступал Маэстро на пятки. Для решения судьбы таких, как он, – не успевающих сдать выпускные работы горе-студентов, был создан совет из ведущих умов вуза. С каждым случаем они разбирались индивидуально, методично выслушивая рутинные жизненные истории, которые в конечном счёте и помешали «великому творцу» стать таковым. Раз за разом на лобное место к столу откуда-то из-за угла выползал жалкий сутулистый человечек с опущенной головой и судорожно сжатыми кулаками, словно выносящими на всеобщее обозрение тяжкий груз своей жизни.

Эту ношу студенты с грохотом вываливали перед высоким советом в надежде, что те сжалятся и предоставят ещё один шанс. Залетела… рожала… разгружал ящики, чтобы прокормить семью… отец – алкоголик, мать – инвалид… – такими были типичные отговорки бедолаг. От однообразия фраз видавшим виды метрам сценарного мастерства становилось скучно. Некоторые из них начали ставить на следующий сюжет.