Они никогда не были близки. Кольцов не делал Лиде признаний, сначала ему просто нравилось быть рядом с ней. Потом, когда чувства стали переполнять его, появилась Алла – капризная, ревнивая, очень нужная. Лида поняла все сразу. Она страдала, старалась делать вид, что ее устраивает дружба, хотя любовь к нему уже стала смыслом ее существования. Маялся и Федор. Какая это была мука – часто бывать с нею рядом, но всегда на виду, с кем-то третьим-четвертым. И это когда от близости к любимой женщине нервная дрожь пробегала по телу, а горло перехватывало от вожделения. Но внутри молодого Кольцова существовало нечто, способное пересилить даже глубокое чувство, – жажда власти, в силе которой он так и не смог до конца признаться себе самому.

Их с Лидой свадьбы отшумели почти одновременно, жили они на соседних улицах, дети родились в один и тот же день. Что за наказание было, гуляя вместе с Игнатом, встречать ее с ребенком. Федор качал коляску на ходу. Там, похныкивая, вертелся не ее сын. Катила коляску Лида, оттуда с любопытством поглядывала на капризного сверстника не его дочь. Молодые родители улыбались, а в их глазах затаилась отчаянная тоска.

Лида неожиданно умерла четырнадцать лет назад. Кольцов жил тогда в Москве и, узнав об этом, сдавленно рыдал на кухне, чтобы не услышала Алла. А жена в комнате громко рассказывала по телефону очередной своей подруге о бедной Лидочке.

Машина снова подскочила на ухабе. Кольцов, погруженный в свои воспоминания, невольно взглянул на Аллу. Она оживленно беседовала с Кормыченко. "Фальшивая, неискренняя, нелепая, ты виновата во всем!" – волна злости и досады на жену поднималась внутри Федора Петровича, ему непременно захотелось сказать ей какую-то гадость, заставить ее плакать, отомстить хоть чем-то за Лиду, за свою испорченную жизнь. Он, возможно, сделал бы это, если бы они не въехали во двор девятиэтажного одноподъездного дома, прозванного в народе "институтским", их здешнего пристанища.

***

За железной дверью с номером “26” слышался веселый звон посуды. Кормыченко был в своем репертуаре – встреча шла по полной программе. Василий Григорьевич с силой надавил на звонок, извлекая из несчастной электронной игрушки все мелодии, на которые та была способна. В недрах квартиры раздался задорный женский голос: "Иду-иду-у-у!" – потом щелкнул замок, и на пороге выросла полная румяная женщина в самом что ни на есть ягодном возрасте.

Капитолина Ивановна Шестова, управделами горисполкома, незаменимый специалист по встречам, проводам и сопутствующим им застольям, сегодня особенно отличилась. Из коридора через открытую дверь зала виднелся с размахом накрытый стол, а со стороны кухни распространялись призывные запахи. Кормыченко, сторонник домашних, непринужденных застолий редко использовал для "шестого вопроса" рестораны и по привычке решил первый этап встречи Кольцовых провести в их новой квартире. Шестова, как всегда, ему в этом помогала.

Капитолина была давней и не единственной любовницей Василия Григорьевича, но только она обладала этим статусом почти официально. Из бойкой комсомольской активистки она давно уже превратилась в мадам Помпадур местного значения. Нисколько не стесняясь, она извлекала из своего положения столько выгоды, сколько могла. А могла Капитолина Ивановна по здешним масштабам очень много. Знающие люди по всяким щекотливым вопросам редко обращались напрямую к председателю горисполкома. Шли они к Шестовой в небольшой кабинет в конце коридора на третьем этаже "белого дома". Там, к удовольствию просителей и ощутимой выгоде Капитолины Ивановны, все и решалось. А если не решалось, то в обиде управляющая делами все равно не оставалась. Обычно думали так: "Бог знает, что будет завтра и не придется ли просить о чем-то снова, авось в следующий раз поможет!". Была Шестова бабой хваткой, брала много, а об ее капиталах в Джексонвилле ходило немало слухов. Одеваться, как женщина одинокая, она старалась броско, вещи носила дорогие, но как ответственный работник особых излишеств и перегибов в гардеробе не допускала. Сегодня на ней был темно-зеленый шерстяной костюм и вишневая блузка, которые никак не вязались друг с другом. Но каждая вещь ее тянула на кругленькую сумму, это было очевидно и доставляло Капитолине Ивановне нешуточное удовольствие.