Роберт глубоко вздохнул и иронично закатил глаза:

– Юным романтиком был! После нескольких удачных поездок, когда я всё окупал, я решил на этом зарабатывать. Но как только брался за дело, сразу или на таможне конфисковывали сувениры, или багаж терялся, или неожиданно пропадал спрос именно на то, что я привозил. В общем, через некоторое время стало понятно, что Вселенная по каким-то причинам сдерживала рост моего достатка, оставляя лишь столько, сколько необходимо для нового путешествия, и немножко сверху. Книгу я, кстати, тоже купил только для того, чтобы выгодно продать по возвращении домой.

– Многие из нашей исследовательской группы, – сказал я, – считают, что ты настоящий фанатичный учёный, готовый на всё ради науки, поэтому самозабвенно ищешь источники древней мудрости. Говорили, ты для этой цели даже специально выучил санскрит.

Роберт покачал головой:

– И ты, пожалуйста, не спеши разрушать мой светлый образ в глазах общественности. Он нам ещё пригодится. А в санскрит пришлось углубиться по корыстным соображениям. Я не раз бывал в Индии и на Тибете, и мне часто хотели втюхать вместо книг или свитков, имеющих хоть какую-то ценность, дешёвые неграмотные подделки. Большинство продавцов в Индии сами санскрита не знают, да даже те, кто делает копии старинных книг, порой не различают разницу в начертании символов. Скажу больше: большинство людей, переписывающих книги с целью их дальнейшей перепродажи, превращают живые тексты в мертвые.

– Это как? – заинтересовался я.

– Ну, пережил ты, например, что-то интересное: сходил в поход или почувствовал дикое влечение к официантке, – Роберт покосился на меня, ожидая бурную реакцию.

Я не поддался на провокацию и только усмехнулся:

– И?

– И написал об этом повесть, – продолжил он. – Другой человек начинает её читать и чувствует всё то, что ты пережил, как будто сам оказался на твоём месте.

– Это я так хорошо написал, выходит?

– Не обязательно. Это ты так хорошо вложил в текст свои впечатления и состояния. Написано-то может быть криво, но живо. А вот какой-нибудь парень из другой страны, который даже твой язык не понимает, берёт и копирует буквы твоей повести, да ещё и с ошибками. Читатель, который возьмёт такую копию, уже не сможет полностью окунуться в состояния, которые ты вложил в оригинал.

Я не очень представлял, как такое возможно, ведь символы-то останутся теми же, и тот, кто понимает язык, разберёт написанное. Роберт уловил сомнения и пояснил:

– Помнишь, как ты на себе чувствовал рассказы ребят об ощущениях в теле?

Я кивнул.

– Если бы робот записал их слова, затем распознал как буквы, а потом прогнал через синтезатор речи, ощущения бы у тебя возникли совсем другие: изначальное состояние потерялось бы по пути.

– Так понятнее, – кивнул я.

– Раньше я про эту особенность не знал, но понимал, что если более-менее уметь переводить с санскрита и разбираться в шрифтах и всяких нюансах, можно довольно легко отличить ценный документ от творчества дворового умельца. Хорошие копии старинных индийских текстов тоже можно продать у нас за приличные деньги. Отсюда и необходимость учить санскрит. Так что вся моя псевдоучёность появилась из-за мечты о путешествиях.

Роберт посмотрел на небо, а потом вдруг махнул рукой и добавил:

– Да кого я обманываю? Не из-за путешествий я взялся за языки, а ради денег! Никакой научной романтики.

– Ой, да ладно, – отреагировал я. – Все же только ради этого и идут в университеты. Не знаю никого, кто бы пошёл туда ради науки. «Выучишься – срубишь больше бабла», – так большинство родителей учит детей. Только другими словами.