Сейчас, когда многие московские ребята отправились в Дзержинск, свободных, незанятых работой или учёбой партийцев в отделении почти не осталось, поэтому одним и тем же людям приходилось вести дежурства и по два, и даже по три раза в неделю.

Впрочем, Варвару, ту самую девушку, что несколько дней назад открывала Глебу дверь в «бункер», это нисколько не тяготило. Наоборот, в дни скучных институтских каникул она была рада приезжать сюда почаще. Дежурства сделались интересными – ведь столько всякого народу заглядывало теперь в партийный штаб по пути в Дзержинск, столько разных партийцев стекалось со всех краёв, в том числе и очень известных, про подвиги которых не раз писала «Лимонка».

Вот и сегодня, не успела она привычно расположиться за столом в приёмной, как заявился Алексей Концевич – крепенького вида молодой человек, руководитель недавно созданного магнитогорского отделения, прикативший в столицу на своей машине прямиком с Урала.

– Я на выборы, – сказал он, усиленно моргая красноватыми, непроспавшимися глазами. – Только Сергеича мне здесь дождаться надо.

Варвара гостеприимно проводила Алексея на кухню и предложила чай.

– А завтрака нет никакого. Не готовил никто с утра, – сообщила она извиняющимся тоном.

Запасливого Концевича это, впрочем, нисколько не смутило. Налив себе полную чашку, он вытащил из рюкзака полиэтиленовый пакет, полный бутербродов.

– Угощайся, – обратился он к Варваре.

Она поблагодарила, взяла один, самый тонкий из всех, и поспешила назад, в приёмную.

Прочитав все записи в журнале дежурств за предыдущие сутки, она подчеркнула и обвела красными чернилами некоторые из них, наиболее важные, для того чтобы в течение дня проконтролировать – доведена ли информация до тех, кому она предназначена и исполняются ли поручения теми, кто их получил. Покончив со всем этим, Варвара взяла в руки несколько газет, оставленных кем-то с вечера, и принялась перелистывать их, ища статьи, которые были бы для неё интересны.

– Привет, Варюха! Как бодрость духа? – входя в приёмную, весело произнёс Бубнов, проскандировав приветствие в манере митингового лозунга.

По его виду было заметно, что проснулся он совсем недавно и, умывшись, даже как следует не обсох, продолжая на ходу тереть ладонью влажное, небрежно протёртое полотенцем лицо.

– Зигхайлюшки! – в тон ему воскликнула она, шутливо вскидывая правую руку.

Партийцы, дурачась, иногда любили здороваться друг с другом не «по уставу», специально изыскивая самые эпатажные и витиеватые приветствия. Услышать от них можно было, что угодно: и мрачно-гротескное «Хайль!», и пафосно-героическое «Но пассаран!», и иронично-ёрническое «Шалом». Сторонних людей, иногда становившихся случайными свидетелями таких забав, увиденное, как правило, здорово смущало или даже отталкивало. Но партийцы лишь потешались от души, довольные тем, что им столь изящно удалось «шугануть обывателя».

Лениво позёвывая, Бубнов приблизился к столу, бросил рассеянный взгляд на газеты.

– Чего читаешь-то? – полюбопытствовал он.

Варя развернула к нему первой полосой ту, что держала в руках. Увидав шапку «Комсомольской правды», Бубнов скривился, не скрывая брезгливости.

– Это оставил кто-то, – пояснила она, невольно испытав неловкость. – И вообще-то, Димочка, всё время про революцию читать вредно. Чем наш «пипл» дышит, знать не помешает.

В очередной раз призывно запиликал стоящий в углу стола телефон. С началом предвыборной кампании звонки в «бункер» шли один за другим. По характерному, длинному сигналу Варвара поняла, что этот звонок – междугородний, быстро отложила газету в сторону и взяла трубку. Голос Елагина был, как всегда, деловит: