– А ты, Архимед, не проспи работу!

Приставкин с ужасом проснулся и с облегчением обнаружил, что он в офисе. Вокруг было тихо. Справа негромко шелестел принтер. Слева – Валера Зелёнкин что-то вдохновлённо говорил по телефону. Витя осторожно выглянул из-за своего огромного монитора. Ни ЧВК, ни СпецНаза в опенспейсе не было видно. Он покосился на распечатанный контракт, второй день лежащий на столе, негромко зевнул и бросил взгляд на Apple Watch. До обеденного перерыва было ещё полтора часа.

Он прислушался к разговору Зелёнкина:

– …Семён Александрович, нет, ваш проект пока не начинал. Вы поймите, много незакрытых гештальтов. Скоро буду проходить марафон продуктивности, получу у коуча персональную карту желаний, потом на психологические расстановки схожу, а там, глядишь, и из зоны комфорта смогу выйти.

Зелёнкин замолчал, слушая далёкий визг абонента в трубке, и спокойно продолжил:

– Нет-нет, Семён Александрович, вы не подумайте, что я без дела сижу. Я Вселенной посылаю запросы, жду инсайта, но пока всё глухо. Визуализировать свои цели – это тоже труд, какая концентрация внутренней энергии нужна! Такие дела, Семён Александрович… Что?

Трубка исходилась истерикой. Валера убрал её от уха, посмотрел на Витю и вздохнул. Витя понимающе кивнул.

– Я временно буду игнорить вас, Семён Александрович, чтобы не выгореть от ваших токсичных вайбов. Я постараюсь полюбить себя и взять ответственность за свою жизнь. Что? – в трубке непрерывно визжал далёкий поросёнок. – Вы сейчас нарушаете мои личные границы, Семён Александрович! Впредь я готов отвечать лишь на экологично поданные запросы от вас посредством электронной почты!

Зелёнкин спокойно положил трубку, потянулся и открыл пасьянс на мониторе. Приставкин с уважением посмотрел на коллегу:

– Это тебе с департамента нефтепереработки звонили?

– Да сколько можно теребить меня их проектом! Будто они единственные у меня, – недовольно ответил Валера, щёлкая мышкой по «Косынке» на мониторе.

– А это… Круто ты их…

– В двадцать первом веке живём, Витя. Нужно заниматься самообразованием и самосовершенствованием постоянно, – Валера снисходительно хмыкнул.

– Концепции обучения не стоят на месте, – важно продолжил Зелёнкин.

– Главное, чтобы они Вагнерше не стукнули. А то она так настучит! – Витя взял в руки тендерные документы. Не читалось. Тогда он со вздохом пошёл за кофе. Но после кофе душа к работе не лежала совсем. Потом он вспомнил свою главную заповедь: «Лучше сделать хорошо, но завтра, чем кое-как, но сегодня».

– А кстати, где Вагнерша? – непривычная тишина в опенспейсе напрягала.

– Она на одиннадцатом этаже на совещании Правления, приехали генеральные директора с Уренгоя и Ванкора, – невозмутимо раскладывал «Косынку» Зелёнкин.

Удельным князьям, то есть генеральным директорам нескольких добычных «дочек» в Ханты-Мансийске, Сургуте и Восточном Уренгое, жилось вольготно и по-русски широко. Раз в квартал они летали в Москву на Олимп на одиннадцатый этаж каяться (то есть на совещание Правления) в одном рубище с веригами с непокрытой головой, но в галстуке.

Для встречи очередного князя в Шереметьево обычно запрягалась чёрная корпоративная тройка лошадей E-класса, которая весело с бубенцами неслась через всю Москву и задорно подлетала к Олимпийскому проспекту. За сто метров до входа в главный офис князь сумрачно вылазил из повозки, поправлял вериги, галстук, превращался в схимника и брёл в одних лаптях по Олимпийскому. На совещании он смиренно вещал о приоритете корпоративной культуры над всем мирским, что окружает его в этой жизни.

Проповедь инока-подвижника о непрерывной и непрекращающейся борьбе за достижение им и его челядью высоких финансово-операционных показателей добычи не всегда находила отклик у олимпообитающих одиннадцатого этажа. Тогда он кротко молил о бюджетах, привычно рвал власяницу в хлам от такой жизни.