«Чего они добивались? Чтобы мы перестали чувствовать? Почему нельзя было соврать?!» – каждый раз возмущалась Хезер.

Как только Штефан собрался предложить загнать птицу в клетку и выйти на палубу отвлечься, сверху раздался скрип открытого люка, и канарейка метнулась к свету.

– Вот дерьмо! – расстроенно воскликнула Хезер, бросаясь к лестнице.

И тут же сделала шаг назад. Люк закрылся с таким же скрипом, и трюм снова погрузился в полумрак.

Готфрид стоял на лестнице, одной рукой прижимая к себе что-то завернутое в ткань, а другую протягивая Хезер. Канарейка повисла над его ладонью, медленно опуская крылья, будто увязнув в густом киселе.

– Ваша потеря, фрекен?..

Она только настороженно кивнула.

Штефан усмехнулся и не стал вмешиваться. Хезер любила притворяться, пряча злой крысиный взгляд в тени густо подведенных ресниц.

– Это птичка, герр чародей, – наконец улыбнулась она. – Только птичка. Спасибо вам.

Готфрид придержал канарейку за лапки и отдал Хезер, словно красный, бьющийся цветок. Перевел взгляд на Штефана и широко улыбнулся.

– Герр Надоши! Знаете, почему морлисские моряки считаются лучшими на континенте, но при этом смертность на их кораблях такая же, как на других?

– Нет.

– Люди с ними со скуки дохнут, – сообщил Готфрид, садясь на соседний мешок и срывая тряпку с большой глиняной бутыли, которую принес с собой.

При мысли о выпивке Штефана замутило еще сильнее.

– Это мой шталмейстер, – представил он Хезер. – Шпехшталмейстер, Хезер Доу, – раздраженно уточнил он. Как и в большинстве языков, по-морлисски «шталмейстером» звался и ведущий представления, и главный конюх.

Хезер неодобрительно хмыкнула и изобразила кривой реверанс. Потом бесцеремонно выдернула пробку из бутыли и принюхалась. Пахло черной смородиной и мокрой травой.

– Это черное вино? Штефан, это черное вино! Если чиркнешь рядом спичкой – корабль взорвется.

– А вы курите в трюме? – заинтересовался Готфрид. – Знаете, что капитан, герр Рауль, обещал немедленно высадить того, кто будет курить в помещении?

– Герр Рауль меня своим присутствием не почтил, – процедил Штефан. Ему не хотелось пить с чародеем. Ему даже видеть чародея не хотелось, он Хезер-то с трудом терпел.

Готфрида, впрочем, это кажется не волновало. Он достал из кармана пальто складной стакан, придвинул две алюминиевые кружки, в которые трижды в день наливали пассажирам чай.

– Меня зовут Готфрид Рэнди, я бортовой чародей, – запоздало представился он Хезер, наливая густое темное вино, похожее на отработанное машинное масло.

– И как же вы колдуете? – игриво улыбнулась она, забирая кружку.

– Специфически, – в тон ей ответил Готфрид. – Пока никто не жаловался.

– Потому что некому становилось? – скривился Штефан, все же взяв вино. Вместо ответа Готфрид сделал резкий выпад вперед и щелкнул пальцами перед его лицом.

Штефан не сразу понял, что дурнота отступила. Это было совсем не похоже на то, что делал герр Виндлишгрец. И на лучший морок Нора Гелофа – он заставлял поверить, что человек не чувствует похмелья. Готфрид же просто забрал тошноту, растер между пальцами, и она осыпалась золотистыми искрами на его колени.

Обычное чародейское позерство.

– А у вас петелька красивая, – кокетливо прищурилась Хезер, дергая Готфрида за кончик шарфа. – Это правда, что вы такие носите, потому что вашего Бога повесили, когда он жил на земле?

– Правда, что у людей живое воображение. – Казалось, Готфрид нисколько не обиделся. Он закинул ноги на соседний мешок и сделал большой глоток вина. – Подумайте сами, какая глупость – таскать на шее напоминание о том, что люди дурно обошлись с тем, кому молятся? К тому же все знают, что Его отравили.