– А мне нравится твой готический стиль. Тебе, кстати, очень идёт быть готкой, – переводит Эмма тему.

– Во-первых, не готкой, а готессой, – покоробившись, поправляет её Мара-Мария. Её всегда коробит, когда она слышит слово «готка» в свой адрес. – А, во-вторых, разве по мне не видно, что я чёрное чмо, и все, кому не лень, только и делают, что называют меня чёрным чмо?

– Просто тебя никто не понимает.

– Это точно. Со мной ведь никто и не дружит, у меня никого нет: ни друзей, ни подруг. Мне ни с кем неинтересно. Все такие тупые… Я не про тебя, – спохватывается она.

Эмма неожиданно прерывает её:

– А хочешь, я буду твоей подругой?

Мария благодарно кивает. В левом глазу её неожиданно вспыхивает слезинка. Она тут же вытирает её рукой. Готессам непозволительно плакать, в отличие от эмочек. Эмма замечает характерное движение рукой и улыбается.

– Жаль, что со мной нет моего розового платочка.

– Да это мне так …что-то…

– А знаешь, – предлагает Эмма, – если хочешь… я могу с тобой туда пойти.

– Нет, – останавливается Мара-Мария. – Тебе туда нельзя. Что скажут твои родители?

– Отец ничего не скажет. Потому что у меня его тоже нет. А мать пашет в две смены. Ей тоже не до меня. Ей лишь бы денег заработать.

– Нет. Тебе лучше вернуться. Я не могу взять на себя ответственность за тебя. Там не всё так просто.

– Но мы ведь…как бы уже подруги, – намекает Эмма. – Возьми меня с собой. Мара, ну, пожалуйста.

– Только не сегодня.

– Почему?

– Сегодня Вальпургиева ночь. И на горе будет полно народу.

– Вот и хорошо. Когда много людей, не будет так страшно.

– Наоборот. Чем больше людей – тем страшней. Ты же не знаешь, что это за люди. Среди них много тёмных.

– Но ты же сама к ним относишься.

– Я – другое дело. А новичкам туда сегодня лучше не соваться.

Улочка пошла под уклон, дома поползли вниз, – и вот уже с улицы видна зелёная верхушка Девичьей горы и пять вышек, выкрашенных в красно-белые цвета: четыре по бокам и пятая, самая высокая – в центре. Издали кажется, что они служат опорой для огромной воздушной пирамиды, чьи стены проницают.

– Да мы уже почти пришли. Вон уже Девичья видна.

– Нет, не упрашивай.

– Если хочешь знать, – обижается Эмма, – я и сама могу туда пойти… да одна боюсь.

– Ну, ладно, – соглашается Мара, – идём. Но если Девичья тебя не примет, пойдёшь домой сама. Обещаешь?

– Обещаю. А что значит, не примет?

– Скоро узнаешь.

Мара-Мария усмехается своей коронной готической ухмылкой, выдыхая беззвучное «ха-ха».

Спускаясь к яру, Эмма и Мара проходят мимо заброшенного, полуразвалившегося дома.

– Здесь давно уже никто не живёт, – констатирует Мара.

На соседнем участке, непосредственно примыкающем к яру, возводится новый дом. Пожилой каменщик, выглядывая из проёма второго этажа, провожает их странным взглядом.

– И зачем люди строятся здесь? – удивляется Эмма.

– Они скоро или умрут от рака или сойдут с ума, – замечает Мара.

Неприметная тропинка, петляющая между завалами строительного мусора, приводит их в низину, заросшую высокой травой. Здесь над ними ещё сияет солнце. Взглянув на него, девушки решительно направляются к зловещему месту. Пожилой каменщик, провожая их взглядом, замечает, как тень Девичьей Горы, двигаясь навстречу девушкам, тотчас накрывает их, как будто проглатывая две добровольные жертвы.

Ступив на Девичью Гору, Эмма и Готика словно попадают во мрак, настолько густыми оказываются кроны деревьев, нависшие над ними.

Склон горы в этом месте довольно крутой. Чтобы не соскользнуть вниз, им то и дело приходится хвататься за ветки кустарников. Метров через двадцать возле поваленного на землю граба они делают передышку. Мощные корни, выдернутые из земли, нависают над ними, как щупальца осьминога.