Мой мозг отказывает мне окончательно и бесповоротно, потому что я больше не могу связно мыслить.

– Вы… нас?

– Да, я. Полностью в вашем распоряжении. – Ему как будто нравится меня смущать.

Я собираюсь сказать, что не стоит, много чего хочу сказать, но звонит телефон. Не мой, он на беззвучном.

– Да, – тон у Дыма резко становится строгим. С десяток секунд тишины, а затем короткое «понял», и он снова смотрит на меня. – Извините, не выйдет. Срочный вызов.

– Я думала, у вас выходной, – без какого-либо укора произношу я, но, кажется, звучит именно так.

– Выходной для пожарных понятие условное. Еще раз прошу извинить, будем на связи. – Я киваю, он уже спешит. – Пока, Лиса.

– Пока-пока, – сжимает-разжимает пальчики моя трехлетняя дочь, которая, очевидно, лучше меня ладит с мужчинами. Видимо, и тут она пошла не в нашу породу, как любит говорить мама.

Примерно через час после неожиданной встречи с пожарным мы приезжаем к нашему дому и недолго прогуливаемся по аллее рядом. Затем я оставляю Лису у соседки напротив, а сама, вооружившись тряпками и чистящими средствами, иду отмывать квартиру.

– Если попросит макароны с сахаром, не слушайте ее. Она неголодная, просто может лопать их днем и ночью. Если начнет капризничать, в рюкзаке пластиковые стаканы. Вы знаете, как она любит возиться с ними. Только воду питьевую наливайте, а то...

– Иди уже! Двух внучек вырастила, разберуся.

Я сама понимаю, что отчаянно оттягиваю момент, но наконец сдаюсь. Захожу в комнату, тронутую пожаром, крепко зажмурившись. Может… может, я открою глаза, а все не так уж и страшно? Но нет, все именно так. Чуда не происходит, звери из леса не прибегают, чтобы помочь мне, как той Белоснежке из мультфильма, поэтому я разворачиваю черные мешки и начинаю сгребать в них мусор, в который превратились наши вещи.

В очередной раз убеждаюсь, что в интернете пишут много глупостей: никакие проветривания, миски с кофе и развешанные с прошлого визита мокрые тряпки от запаха не спасают. Я знаю, что заранее проиграла, но настырно складываю в отдельный пакет уцелевшую одежду, которую надеюсь спасти, и пытаюсь отчистить со стен и пола хотя бы основную грязь до тех пор, пока руки не начинают отниматься, а шея не затекает настолько, что я не могу пошевелить ею без боли.

Обессилев, я падаю на пол и утыкаюсь затылком в стену. Нужно признать очевидное – одной мне не справиться. Понадобится ремонт. Нужно будет заново штукатурить стены, клеить обои, менять окна и двери. Подвесной потолок тоже испорчен. И батареи, а через месяц мы без них замерзнем.

В голове складываются цифры, и меня начинает тошнить. Бесконтрольный ужас подкрадывается и сжимает лапы на моем горле. Дрожащими пальцами достаю телефон и набираю маму, просто потому что папа, с которым я так хочу поговорить, вряд ли ответит с небес.

Три года. Прошло уже три года, а чувство, будто это случилось только вчера. Время не вылечило, не притупило боль, в сердце по-прежнему зияющая дыра.

Три года назад рождение Лисы омрачило горе: мой отец, водитель со стажем длиною в жизнь, не справился с управлением в гололед. Судьба подарила мне Лизу, но забрала единственного человека, которому было не все равно. У судьбы черный юмор, не иначе.

Я очень любила папу, как и он меня. Мы всегда понимали друг друга с полуслова, поддерживали во всем. Когда после исчезновения Матвея я узнала, что беременна, мама закатила скандал: она пыталась настоять на радикальном решении вопроса. А отец успокоил. Он сказал, что вырастить еще одного ребенка не составит ему никакого труда.

Больше всего на свете я жалею о том, что Лиса не успела познакомиться с дедушкой. Он ведь любил малышку всем сердцем задолго до ее появления на свет. Я хочу верить, что он наблюдает сверху: за смешными хвостиками и зубастой улыбкой. И, кстати, надеюсь, не злится, что я бросила универ.